Орёлъ i соколъ
Шрифт:
Ночевал Ребякин на вокзале.
Не спал.
Все думал.
Думал, почему там на поляне, где пацаны убивали кошек, он не вступился за самого себя?
Думал.
И наконец решил, что не вступился по собственной трусости.
А вдруг бы эти пацаны накостыляли бы и ему – взрослому Ребякину?
Куда бы он тогда попал без документов, без денег того времени?
В милицию?
А потом сразу в дурдом?
А как же миссия, ради которой он решился на временной переход?
Потом наутро звонил в КГБ.
Сказал, что имеет очень важное сообщение.
Государственной важности сообщение.
Сколько еще таких как он – сумасшедших, во все времена сидело по тюрьмам, так и не сумев доказать властям, что они прибыли, дабы спасти страну, спасти царя, спасти генсека, спасти Россию, спасти СССР…
– Изложите все на бумаге, все по порядку, с самого начала, – сказал Горынин, и положив перед Ребякиным несколько листов чистой бумаги, сам вышел в соседнюю комнату, где сидели и дымили папиросами такие же как Горынин люди в таких же мятых темных костюмах…
Ребякин подумал-подумал, и принялся писать… …на президентских выборах в Америке в этом году победит Джимми Картер.
В июле в аэропорту в Хабаровске разобъется самолет Ту-134 В августе в Китайском море затонет паром с большим количеством пассажиров.
В сентябре состоится пленум ЦК, посвященный вопросам дальнейшего развития сельского хозяйства, где снимут с поста члена Политбюро Петрова.
В ноябре наш флот потеряет атомную подводную лодку, которая затонет вместе с экипажем в Северной Атлантике…
Ребякин перечитал написанное, поглядел в окно, сморщил нос, почесался… Потом скомкал лист, бросил его в пластмассовое ведро и начал по-новому.
"Ни в коем случае нельзя поддаваться на американские провокации в бессмысленной гонке вооружений. Она нас разорит и поставит страну на грань экономической катастрофы. Передайте Устинову, что бессмысленно изготовлять такое количество бронетехники, тратить такое количество металла и трудовых ресурсов, тогда как Америка не производит новых танков, а только изготовляет пробные партии из нескольких десятков штук новой серии и сразу резервирует конвейеры, переведя их на консервацию до возможной войны, а мы… А мы тратим миллиарды рублей и миллионы тонн металла на конвейерное производство бронетехники, тогда как в будущем, эти танки придется все равно резать по договору с НАТО о сокращении обычных вооружений…" Ребякин погрыз ручку.
Снова поглядел в окно.
И удивился тому, что окно не зарешечено.
"Передайте Брежневу, чтобы не тратил такие огромные деньги на помощь африканским компартиям. Они все равно потом предадут нас, а деньги эти лучше потратить на строительство квартир для офицеров и прапорщиков. И еще – надо разрешить молодежи слушать Биттлз и Роллинг Стоунз, иначе они будут слушать Би-Би-Си и Севу Новгородцева и вся, практически вся молодежь станет антисоветски-настроенной"…
Горынин просунул голову в дверь.
– Написал?
Из-за двери доносились веселые голоса коллег Горынина.
– Нет, не написал еще, – ответил Ребякин.
– Ну, давай, пиши…
Ребякин снова перечитал, снова скомкал лист и бросил в пластмассовое ведерко.
На новом листе, отступив поля, Ребякин написал главное.
"Председателю КГБ товарищу Андропову. Как можно скорее найдите Худякова Владимира, уроженца города Ульяновска, приблизительно шестьдесят пятого – шестьдесят седьмого года рождения. Найдите и убейте его, потому что он принесет смерть не только нашей стране, но всей нашей цивилизации. Убейте его, покуда не закрылась временная дверь. "
Дверь закрылась, потому что китайцы каким-то образом заблокировали временной портал. Ходжахмету теперь предстояло разобраться с этим. Срочно разобраться, потому что Ольгис Гимпель уже был на нижних ярусах времени и занимал там крепкие позиции.
Желтый ил реки Рио-Гранде.
1.
Марыля влюбилась в этого странного генерала. Если только это прагматичное польское сердечко балерины было способно на любовь.
Собственно что меняется в жизни артистки со сменой режимов?
Разве что только цвет мундиров.
А все остальное – остается прежним.
Весь порядок жизни, состоящей из нескончаемой череды развлечений.
Катание в открытых автомобилях или в запряженных вороными рысаками рессорных колясках по утренней Варшаве. Пикники на берегах Вислы, балы в королевском дворце, роскошные букеты от поклонников по окончании спектаклей, богатые подарки, пылкие признания, ночи, полные безумств…
Все осталось, как и прежде.
Только строгие серые мундиры ухажеров из Войска Польского с их стоячими красными воротничками сменились на темно-зеленые гимнастерки с синими галифе нынешних ухажеров из Красной Армии.
А так…
Мудрый Борэк Пшебульский – их постоянный концертмейстер и пианист, всегда сопровождавший труппу в гастролях и на репетициях, а поэтому ставший для балеринок совершенно своим, он сказал как-то Марыле, что знаменитая пани Валевская как-то выпросила у Наполеона независимости для Польши. Так отчего бы и Марыле теперь не попробовать?
Эти слова Борэка Пшебульского запали в девичью душу.
Как и все артистки, Марыля была очень честолюбива.
Почему бы тогда не прославиться, если не как первой балетной туфелькой Европы, а как спасительницей Польши? Как навеки вошла в историю страны знаменитая любовница Бонапарта.
Олег заехал за Марылей ровно в десять.
Он был за рулём новой немецкой машины.
Ах, какая это была машина!
Хорьх-кабриолет с откидывающимся кожаным верхом. Широкий, низкосидящий, хищный хорьх. Он весь сверкал свежим лаком – двуцветный – светлобежевый по длинному капоту и крыльям, и тёмно-коричневый по бокам. Сиденье рядом с водителем было свободно для Марыли, а позади Олега – на широком диване коричневой кожи сидел уже знакомый Марыле английский музыкант – Джон Леннон в своей вечной линялой курточке из синего коттона, такой, какие носят рабочие сцены и в круглых очечках, какие бывают у аптечных провизоров и библиотечных архивариусов. По бокам английского музыканта – слева и справа от него, сверкали улыбками две девушки.