Орел нападает. Орел и Волки

Скэрроу Саймон

По мере того как когорта усиливала напор, впереди и вокруг нее все чаще вместо боевых кличей в воздух взмывали вопли ужаса и отчаяния. Дикари уже не видели смысла в том, чтобы попусту бросаться на щиты и мечи римлян. Первые ряды дуротригов попятились, вынудив отступить остальных. Сначала это делалось, чтобы не создавать толчеи, потом как-то незаметно процесс стал обвальным. Бритты десятками, а затем сотнями принялись разворачиваться и разбегаться.

– Не останавливаться! – взревел Гортензий из первой шеренги. – Продолжать наступление! Если мы остановимся, нам конец! Вперед!

Менее опытный командир, воодушевленный тем, что сумел обратить в бегство

превосходящие силы противника и заставил его понести потери, намного превышавшие собственные, наверняка велел бы отряду встать лагерем, сочтя дело законченным. Но Гортензий был старым воякой, и стена щитов продолжала движение, разя каждого, оказавшегося в зоне досягаемости, жалами коротких мечей. Когорту сковывала воедино железная дисциплина; и какие бы чувства ни испытывал каждый легионер, в бою он руководствовался не ими, а полученными приказами. Чуть задержавшись, чтобы подровнять шеренги, римляне размеренным шагом углублялись все дальше в холмы.

Солнце опустилось за горизонт, сумерки придали снегу голубоватый оттенок. Склоны по обе стороны от долины были усеяны дуротригами, ошеломленно взиравшими на строй чужаков. Однако варвары понемногу начинали приходить в себя. Звучали рога, вожди и друиды собирали своих людей.

– Не расхолаживаться! – приказал Макрон. – Не сбавлять темпа!

Первые заново сколоченные вражеские подразделения, скользя тенями по снежным полям вдоль дороги, с легкостью обгоняли квадрат, поскольку римляне двигались медленней, чем в походном порядке. Этих отрядов становилось все больше, варвары поторапливались, явно готовя римлянам новый сюрприз. Численное превосходство по-прежнему оставалось за дуротригами, однако, как полагал Катон, поскольку оно им ничего не давало, от них теперь следовало ожидать лишь каких-то тактических каверз. И это радовало, так как, по общему солдатскому мнению, в тактике эти тупые мужланы не смыслили ничего.

Ночные переходы и сами-то по себе неприятны, а в боевой обстановке – вдвойне. Каждый неверный шаг одного человека может привести к гибели многих, а едва различимая во тьме земля таит великое множество разнообразных ловушек для солдатских натруженных ног. Вовремя не замеченная кроличья или барсучья нора, например, грозит вывихом, а то и нешуточным переломом, любая, пусть даже и совсем мелкая, кочка более чем способна спутать ряды и внести сумятицу в марш. Так что командирам приходится в оба глаза следить за своими легионерами, одних придерживая, других подгоняя, а кое-кого вообще тыча носом в каждый появляющийся на пути бугорок.

Катон покачал головой, наклонился, хватанул с земли горстку снега и протер им лицо, радуясь бодрящему ледяному пощипыванию. Освежившись, он спешно вернулся к Макрону, отчаянно стыдясь своей слабости. Даже теряющему последние остатки сил командиру негоже показывать подчиненным, что и он тоже предельно измотан.

«Этого никогда больше не повторится», – заверил мысленно убегающую в ночную даль дорогу Катон и вновь заставил себя сосредоточиться на своих обязанностях, так как когорта продолжала неудержимо продвигаться вперед. Какое-то время он держал общий шаг, потом опять побежал вдоль темных солдатских рядов, свистящим шепотом подбадривая уставших и поторапливая отстающих.

Где-то к концу четвертого часа мерного безостановочного движения молодой оптион осознал, что долина сужается. Темные склоны обступавших дорогу холмов вздымались все круче.

– Что это? – спросил вдруг Макрон. – Там, впереди? У тебя глаза помоложе. Как думаешь?

Действительно, в конце узкого

снежного языка, по которому пролегала тропа, угадывалось какое-то шевеление, а когда Катон напряг зрение, пытаясь разобрать, что там творится, морозный ночной воздух наполнился уже знакомым жужжанием.

– Поднять щиты!

Практически одновременно с этой командой из темноты вылетел рой пущенных пращниками снарядов. Правда, эффективность удара была невысокой: большая часть увесистых ядер пронеслась над когортой или зарылась в землю, не долетев до нее. Но кого-то залп все же задел, о том дали знать крики раненых.

– Когорта, стой! – крикнул Гортензий.

Когорта остановилась, и, когда на легионеров обрушился новый залп, все они уже были надежно укрыты щитами. В результате снаряды нанесли ущерб главным образом не солдатам, а пленникам, сгрудившимся в центре квадрата.

– Мечи к бою!

За приказом последовал лязг клинков. Затем когорта опять замерла.

– В атаку – марш!

Темная масса качнулась и пришла в движение, а через некоторое время Катон уже мог без труда различить, какой сюрприз приготовили римлянам дикари. Дуротриги перегородили сильно сузившуюся в том месте долину сплошным завалом из срубленных стволов, кустов и веток, за которым так и кишела темная варварская орда. Залпами пращники больше не били: обстрел сделался беспорядочным, но непрерывным. Приняв на щит пару ядер, Катон пригнулся пониже, оставив над металлической кромкой только шлем и глаза. Когорта неумолимо приближалась к завалу, но по мере сокращения расстояния возрастала и эффективность стрельбы. Пращники, получившие замечательную возможность продемонстрировать свою меткость, разили чужаков до тех пор, пока первая шеренга квадрата не уткнулась в нагромождение ветвей и корней. Лишь тогда дуротриги прекратили обстрел и с оглушительными боевыми кличами принялись рьяно размахивать длинными копьями и мечами, явно намереваясь пустить их в скором времени в ход.

– Стой! Разобрать заграждение! – выкрикнул Макрон. – Передать приказ по линии! – добавил он, понимая, что даже его луженая глотка не в состоянии перекрыть поднявшийся шум.

Легионеры, вложив мечи в ножны, с невозмутимостью привычных к любым работам людей начали растаскивать баррикаду, но тут за их спинами раздался дикий многоголосый рев. Обернувшись, Катон увидел, что к арьергардным шеренгам когорты по занесенному снегом пространству катится темный вал. Гортензий, увидевший то же самое, не моргнув глазом велел последним центуриям развернуться и встретить врага.

– Ловушка что надо! – прорычал Макрон, выдрав из заграждения разлапистую толстую ветку. Он с отвращением сунул свою добычу легионерам, топтавшимся сзади. – Выбросьте поскорее куда-нибудь эту дрянь!

Когда дуротриги обрушились на тыловые подразделения римлян, легионеры передних шеренг взялись за дело с утроенным рвением, хорошо понимая, что, если когорта не сможет двинуться дальше, ее просто раздавят, а потом уничтожат. Мало-помалу завал поддавался, вскоре в нем появились бреши, в которые можно было протиснуться. Макрон, правда, отдал приказ никому без сигнала никуда не соваться, а вот дуротригов никто в этом смысле не остерег. Как только просветы расширились, варвары ринулись в бой. Безрассудство дорого обошлось храбрецам: едва добравшись до римлян, все они полегли под ударами мечей, и если чего и добились, то лишь некоторого замедления работ по растаскиванию засеки. Наконец образовались коридоры, достаточно широкие, чтобы по ним плечо к плечу могли пройти несколько человек, и Макрон велел людям строиться.