Орелинская сага. Книга вторая
Шрифт:
Оба начали отстаивать свои точки зрения и, чем дальше, тем яростнее. Стражи дворца, орели, пролетающие мимо и стоящие на площади в ожидании Лоренхольда, проявили к ссоре живейший интерес. Очень скоро разросшаяся толпа зевак раскололась на две враждебные части, каждая из которых считала верной только свою позицию и ни в какую не соглашалась с другой.
Появление Ольфана немного разрядило обстановку, и страсти поулеглись, но вид ругающихся орелей расстроил бывшего Иглона чрезвычайно.
С тяжелым сердцем возвращался он к Правителям, между которыми тоже не все было ладно. Но перемена, произошедшая с братьями, сразу бросилась в глаза. Взгляд Донахтира обрел
– Что ж, – вздохнул Донахтир, когда Ольфан закончил, – все это очень печально. Мы с Форфаном, как раз говорили о том, что Иглонам теперь, как никогда, необходимо сплотиться. Полагаю, нужно немедленно послать за братьями, а Лоренхольда с товарищами до их прибытия попросим погостить во дворце. Здесь они все подробно расскажут и ответят на вопросы, которые неизбежно возникнут. Надеюсь, ситуация не такая уж и страшная, и мы сумеем убедить молодых людей, что крайние меры нежелательны. Не глупцы же они, чтобы не понимать – сейчас важнее всего восстановить согласие между орелями. И, если нам удастся успокоить Лоренхольда, то, с его помощью, мы найдем способ успокоить и тех, кто требует расправы над поселянами.
Форфан согласно кивнул, а Главный Страж дворца низко поклонился племянникам.
– Рад, что между вами снова понимание, – сказал он с облегчением. – Я немедленно пошлю рофинов в остальные Города, а сам, пожалуй, полечу навстречу Лоренхольду. Как бы он не наболтал лишнего по дороге.
– Братьям ты тоже расскажешь про Старика? – спросил Форфан, когда дядя скрылся за дверью.
– Видимо придется, – вздохнул Великий Иглон. – Не хотел я прежде времени, но оно, кажется, уже пришло. Хотя, и не совсем так, как мне бы хотелось… Но, – прибавил он после минутного молчания, – больше никто о детях Дормата знать пока не должен.
На это Иглон Восточного города понимающе наклонил голову.
– Теперь ступай, Форфан. Тебе нужно приготовиться к встрече братьев, а мне подумать, какими словами успокоить Лоренхольда, чтобы он не счел себя обманутым.
Однако относительный покой в душе Донахтира, вызванный принятым решением, оказался недолгим. Надежды на тихую развязку возникшей проблемы рухнули под утро, когда до слуха, так и не заснувшего Правителя, донесся звук множества хлопающих крыльев, тут же сменившийся громкими криками. Поначалу Донахтир подумал, что прибыли его братья, и орели на площади их приветствуют. Он только удивился, что Иглоны взяли с собой такую многочисленную свиту, но вбежавший в покои побледневший Ольфан все разъяснил.
Крики вызвало появление Лоренхольда, но не живого, как ожидалось, а убитого поселянами. Его принесли орели, бывшие с ним, и целая делегация из Нижнего Города, где печальная процессия делала остановку.
Свет померк в глазах Великого Иглона!
Не помня себя, спустился он в Зал Совета, куда уже поспешил Форфан со свитой и все несшие службу во дворце.
Огромное круглое помещение быстро заполнилось. Недалеко от входа, отдельной группой стояли прилетевшие орели во главе с Тористином, а на выдвинутой в самый центр скамье лежало тело Лоренхольда.
Тяжело было Донахтиру слушать рассказ о происшедшем. Тяжело смотреть в мертвое лицо своего подданного и в горящие гневом лица остальных. Но еще тяжелее делалось ему при мысли о том, что сейчас он должен будет уговаривать их отказаться от мести! И, чем живописнее расписывал Тористин коварство поселян, тем сильнее крепла в Правителе уверенность в своей правоте. Незамутненное
– В смерти Тихтольна несомненно виноват тот, якобы исчезнувший мальчишка-поселянин, – говорил, между тем, Тористин. – Но Лоренхольд был уверен, и мы все с ним согласны, что парня просто где-то прячут. Убийцу же самого Лоренхольда мы видели собственными глазами и готовы указать, если он еще в поселении. А, если сбежал… Великий Иглон, только прикажи, и, куда бы он ни скрылся, мы достанем его, а заодно и того, другого!…
Остальные орели возбужденно загалдели, кивая головами. Их крылья взметнулись вверх, словно юноши готовы были немедленно лететь обратно, на поиски убийцы. Но Великий Иглон поднял руку, и шум мгновенно стих.
– Вам следует успокоиться, – бесстрастно сказал он. – Орелям не пристало под влиянием минуты совершать поступки, которые потом нельзя будет исправить, и воспоминание о которых будет жечь стыдом.
– Но, Правитель! – слегка опешил Тористин, – стыдом нас может жечь только то, что мы оставим безнаказанной смерть наших сородичей! Разве ты не собираешься покарать убийц?!
Вместо ответа Донахтир подошел к лежащему на скамье Лоренхольду, встал перед ним на колени и замер, накрывшись крыльями, как шатром.
Все бывшие в Зале Совета устыдились. Гнев, смятение и жажда мести заставили их забыть об Обряде Прощания, и сейчас, вслед за Правителем, орели, один за одним, стали опускаться на колени и шептать свои скорбные слова под покровом собственных крыльев.
Однако Донахтир не только прощался. Сквозь неплотно сомкнутые перья он смотрел в безжизненное лицо Лоренхольда и просил у него прощения. «Не мне судить тебя, – мысленно произносил Великий Иглон, – как не вправе я судить и Тихтольна. Вернулись бы вы живыми и невредимыми, я бы пожурил вас, как беспокоящийся отец и разъяснил бы, в чем вы были не правы. Но вы оба погибли, а, значит, бессмысленно теперь искать тот поворот на дороге вашей жизни, где вы свернули не туда. Выбор уже свершился и принес свои печальные плоды. И ты, Лоренхольд, и твой брат – вы сами распорядились своими жизнями. Мне же сейчас придется распорядиться жизнями других. Не думаю, что вам станет легче, если я приму решение, которое приблизит еще чей-то конец. Мне не видится злой умысел в том, что произошло с вами. Лишь случайность! Ужасная, но спровоцированная вами же! Поэтому, каким бы бессердечным ни сочли меня ваши товарищи, я не стану мстить, ни за твою смерть, Лоренхольд, ни за смерть твоего брата… Простите меня!…».
Великий Иглон решительно поднялся и бесшумно, но твердо ступая, прошел к возвышению, на котором стояло Кресло Правителя. Оттуда, не садясь, а лишь опершись о высокий подлокотник, смотрел он, как один за другим заканчивали Церемонию Прощания орели. Оттуда же, едва заметным кивком, позволил стражам дворца унести мертвое тело. И только когда Лоренхольда вынесли, а в Зале остались одни живые, Правитель позволил себе сесть.
Все молчали.
Тористин, слегка остуженный прощанием с товарищем, неловко переминался с ноги на ногу. Прилетевшие с ним орели тоже не знали, что сказать, и в повисшей тишине было слышно только, как Ольфан, ожидающий прилета Иглонов на внешней террасе, отдает приказания стражам.