Орион в эпоху гибели (Орион - 3)
Шрифт:
25
Способность манипулировать пространственно-временным вектором дает возможность управлять временем, что избавляет от лихорадочной спешки, учит терпению и расчетливости, позволяет без труда рассмотреть каждый этап развития жизни со всех возможных точек зрения, прежде чем двигаться дальше.
Чтобы подготовить планы переселения своего народа на Землю, Сетх странствовал по тысячелетиям, по целым эпохам. Он не видел нужды ни в спешке, ни в суете.
И теперь он путешествовал степенно и неторопливо, демонстрируя меня своим соплеменникам, хотя Шеол в небе над нами уже бурлил и содрогался.
Под сумрачным небом Шайтана я почти постоянно ощущал себя
Изредка Сетх позволял мне увидеть окружающее глазами кого-нибудь из соплеменников, и тогда я снова созерцал спокойный, прекрасный мир пустыни, суровый, но чарующий красотой превращенных ветром в изваяния скал и ярко-желтого неба.
Сетх больше ни разу не допускал меня в свое сознание. Быть может, догадался, что я узнал от него такое, о чем он предпочел бы умолчать.
Мы неспешно путешествовали по планете, переезжая из города в город; визиты и переговоры шли бесконечной чередой. И мало-помалу я начал постигать истинную сущность народа Шайтана.
Мысль, что рептилии могли эволюционировать в расу разумных существ, озадачивала меня с тех самых пор, как я впервые оказался в саду у Нила. Очевидно, у предков Сетха и ему подобных развился крупный сложный мозг, как у земных млекопитающих. Но все-таки уровень интеллекта зависит не только от величины мозга; если бы дело заключалось лишь в этом, слоны и киты сравнялись бы с человеком, а не оставались бы на уровне собак и свиней.
Все рептилии, подобно динозаврам, откладывают яйца и бросают их на произвол судьбы. Мне всегда казалось, что поэтому они не способны достичь близости между детьми и родителями, необходимой для развития истинного интеллекта, как бы велик ни был их мозг. Но жители Шайтана каким-то образом преодолели это препятствие.
Я был свято убежден, что без _общения_ не может быть и разума. Маленькие приматы учатся, наблюдая за взрослыми особями. Человеческий ребенок обучается сначала с помощью зрения, затем речи и, наконец, чтения. Сетх неизменно осуждал за разговорчивость людей, называя их болтливыми обезьянами и высмеивая потребность людей поделиться новостями друг с другом, какой бы информацией они ни обладали - фундаментальной или совсем незначительной.
Жители Шайтана не разговаривали, общаясь друг с другом мысленно, как Сетх со мной. Это я понял. Но меня больше всего занимал вопрос, как у них развился дар телепатии?
Разгадку я пытался найти, пока Сетх возил меня по городам и весям всего Шайтана, показывая своим соплеменникам. Я приглядывался - насколько это было возможно во мраке темницы, которой являлась для меня вся планета; прислушивался - но ничего не получал от этого, поскольку рептилии не разговаривали вовсе. Однако всякий раз, когда Сетх позволял мне взглянуть на мир глазами какого-то из его соплеменников, я старался извлечь как можно больше информации.
Наше путешествие напоминало поездку средневекового монарха со свитой по своим владениям. Мы передвигались верхом на четвероногих рептилиях, весьма похожих на земных зауроподов, однако меньше их. Население Шайтана явно подразделялось на множество общин, каждая из которых сосредотачивалась вокруг своего городка, выстроенного из камня, обожженной
По пути из города в город мы следовали в строго определенном порядке: во главе процессии ехал Сетх с двумя стремянными по бокам, я следом за ним, а дальше - еще около десяти всадников и вьючных ящеров, которые везли воду и провиант. Каждая поездка занимала около недели, насколько я мог судить в вечном полумраке, царившем вокруг; планета всегда была обращена к Шеолу лишь одной стороной, и все города располагались на дневной стороне Шайтана.
И в течение всего нескончаемого дня безжалостный суховей осыпал меня песком, слепил мои слезившиеся, опухшие глаза. Сетха и его соплеменников защищала чешуя и прозрачные перепонки на глазах; он не преминул подчеркнуть этот факт как очередное доказательство превосходства рептилий над млекопитающими. Спорить у меня не нашлось ни сил, ни желания.
Его свита не поражала взор ни блестящими доспехами, ни пышным платьем, ни шелками; не было даже золотых и серебряных безделушек. Единственным нарядом рептилий оставались их шкуры - у Сетха темно-карминная, у его приспешников более светлых оттенков красного. Верховые ящеры цветом напоминали окружающий пейзаж - те же пыльные, тусклые оттенки коричневого. На мне по-прежнему оставалась набедренная повязка и жилет; больше ничего.
Обилием воды Шайтан не отличался. В этом пустынном мире ручьи были редкостью, а озера - диковинкой, не говоря уж ни о чем похожем на море или океан. Кормили меня сырыми сочными овощами, а порой давали кусок мяса.
"Мы держим стада мясных животных, - пояснил Сетх в ответ на мой невысказанный вопрос.
– Мы разводим их с большой осмотрительностью, поддерживая численность стад в равновесии с окружающей средой. А когда настает их час отправляться на бойню, мы мысленным приказом погружаем животное в сон, а затем останавливаем ему сердце".
– Весьма человечно, - отозвался я, гадая, уловит ли он игру слов.
Но Сетх если и понял, то ничем этого не выдал.
Ни рвов, ни стен вокруг городов не было и в помине. Судя по выветренности могучих куполообразных сооружений, они стояли с незапамятных времен. Даже хлесткому пыльному ветру адского мира нужно не одно тысячелетие, чтобы сточить все углы и выступы массивных каменных здании, доведя их до нынешних обтекаемых форм. Новое здание не попалось мне на глаза ни разу; с виду все дома казались невероятно древними.
О нашем приходе не возвещало пение фанфар; делегации старейшин не выходили нам навстречу. Но всякий раз при нашем приближении уже на подступах к городу вдоль дороги выстраивались толпы горожан. Та же картина ждала нас и на городских улицах. Когда мы проезжали мимо, горожане кланялись, продолжая молча глазеть на нас. На главной площади собиралась громадная толпа; здесь же нас неизменно встречали отцы города.
И все происходило в полнейшем молчании. Жутковато. Жители Шайтана не разговаривали и не производили ни малейшего шума - ни аплодисментов, ни щелчков пальцами, даже не постукивали когтями. Просто смотрели в полнейшем молчании, как мы останавливаемся на главной площади и спешиваемся. Порой какая-нибудь рептилия указывала на меня когтем. Раз или два до меня донеслось что-то вроде шипения - быть может, смех. Все в том же безмолвии нас вели в самое большое здание на площади. Тишину не нарушал ни один звук, кроме вечного заунывного воя жестокого ветра. За мной молча шагали четверо стражников, а я ковылял, устало приволакивая ноги, вслед за Сетхом и отцами города, вышедшими поприветствовать его.