Орлий клёкот. Книга вторая
Шрифт:
— Ого! Густо, похоже! — вроде бы радуясь, что будет горячее дельце, воскликнул начальник штаба отряда. — Ничего, давай-давай!
Лодки тем временем приближались довольно быстро и шумно. К скрипу уключин вскоре добавились громкие переклики гребцов и на русском, и на китайском языке, взрывы смеха, какие случаются при очень смешной остроте да когда к тому же слушающие в добром подпитии, — все походило на то, что на реку выехали люди ради праздной прогулки, бесшабашно-веселые, которым в данный момент сам черт не брат. Вполне они могут ненароком причалить и к другому
А Богусловский представлял, чем весь этот спектакль должен, по замыслу Левонтьева и его хозяев, закончиться: услышит ближний пограничный наряд шум на реке, поспешит навстречу, чтобы предупредить высадку, тут с лодок и ударят по нему из винтовок. Вполне возможно, холостыми. Ответят наши пограничники огнем — вот тебе и раненые нужные. Вот тебе и повод для ультиматума, а то и для агрессии. Чтобы, значит, безвинных оградить от огня советских пограничников.
«Мелко мыслишь, Дмитрий, — с неприязнью думал о Левонтьеве Богусловский. — Считаешь, против тебя мужики забитые из твоей бывшей вотчины стоят. Нет уже тех мужиков. Нет, и все. Распрямили они спины, просветлели разумом…»
Разве один Левонтьев жил прежним пониманием России, теперь советской, считая привычно ее сословную темность и тугодумность неизменившейся? В этом была роковая ошибка недругов российских и благо для народа ее разноплеменного, единого в ратной защите лада своего.
Подплывают лодки, а на берегу тихо. И темно пока еще. Примолк и десант. Весла опущены в растерянности: не по сценарию что-то получилось. А течение уже подхватило лодки, сносит их, лепит борта к бортам. Команда нужна, чтобы знать всем, что делать. И рявкнула она. С громким матюгом:
— Греби! Так твою перетак! На берег!
Взвизгнули уключины морозцем по коже. Затаили дыхание пограничники, сжимая винтовки. Всё. Быть бою. Для кого-то последнему в жизни. А так не хочется кровавить такой мягкий покойностью своей рассвет…
Поскребли джонки и лодки днищами отмель песчаную и сунулись носами в берег. Тут новая команда. Столь же грубо приправленная:
— Вылазь! Не волоки далеко лодки на берег, чтоб обратно не карячиться!
Послушно, уже без шуток и смеха, а молчаливым горохом посыпались на берег маньчжуры и белоказаки. И выстроились. Без всякой на то команды. Ждут стоят. А тот, что команды бросал, тоже растерян. Недоволен. Даже зол.
— Что ж эт они, сучье отродье, сундулят без прыти?! Иль уши заложило, что не слыхали нас?! — Передохнул малость и повелел: — Пошли, айда. Гутарил, паря, Левонтьев — окопы, дескать, понарыты. К ним айда.
Но только десяток шагов сделали провокаторы, как взвилась в небо ракета: кто-то наткнулся на проводок. Обратно было кинулись некоторые, но грубый окрик остановил их:
— Вперед! Эка невидаль — ракета. Пущай летит. Глядишь, прибегут вскорости сопляки зеленофуражечные…
Еще одна ракета взвилась в рассветное небо, ярко опалив его.
— Вперед, гураны трусливые!
И тут — выстрел. Хлесткий, в упор. Еще один. Тоже — в упор. Прилипли нарушители к морозной, седой от инея траве, будто кто косой по рядам их взмахнул. Зацокали холодно затворы, втискивая патроны в патронники. Но пока еще не поняли провокаторы, что к чему и в кого стрелять. Слушают.
— Что? — спросил начштаба отряда шепотом Богусловского. — Пора?
— Да, пора.
Покатилась бесшумно по окопу команда, и тут же полетели в сторону провокаторов зажженные дымовые шашки, а на флангах из окопов поднялись пулеметы.
Застучали нестройные ответные выстрелы из дымной невидности, но тут же умолкли, подчинившись зычной команде:
— Прекратить огонь!
Машинально подчинились, потому что скомандовал командир комендантского взвода отряда, специально сюда привезенный из-за зычного голоса. Достиг он своего и, не давая опомниться провокаторам, заговорил репродукторно:
— Если станете сопротивляться, всем вам — смерть! Ни один не уйдет! Жизнь и возвращение гарантируем, если сложите оружие!
От берега, справа и слева, застрочили длинноочередно пулеметы. И только смолкли, взводный продолжил:
— Стреляли холостыми. Но есть у нас и боевые ленты. Нам известен ваш план. Мы не намерены рисковать. Либо уходите все, без оружия и невредимые, либо не уходит никто!
Забубнили в удушливом дыму, пересиливая кашель. И чем длиннее пауза, тем настойчивей ропот, надрывней и чаще кашель. А из окопа знай подбрасывают новые дымовые шашки. Правда, дым уже и до окопа добирается, но это — ничего, ибо там, где шашки выплескивают дымовые клубы, куда как не сладко.
Кто-то там, в дыму, Левонтьева матюкнул, закашлявшись. На него прицыкнули грозно. Верно все: боятся расправы. Просто оружие побросать, только чем потом простота обернется? Умирать, однако же, еще страшней.
Согласились в конце концов сдаться. Крикнул старший:
— Будет окуривать! Примай от нас карабины!
Вот и все. Теперь лишь дождаться, пока додымят шашки, а затем утянет к Амуру дым, потом можно и из окопов выходить. Не всем, правда. От коварства нет гарантии, когда имеешь дело с бесчестьем.
Нормально, без осложнений прошло разоружение провокаторов. Отвели их на два десятка метров от сваленных в кучу карабинов казачьих, видавших виды еще с гражданской войны, винтовок японских, еще совсем новеньких, и разрешили сесть. Объяснили:
— Передадим вас представителям погранстражи от Маньчжоу-го и от квантунцев. Придется ждать.
И поскакал гонец в отряд с конвертом, на уголке которого поставлены три креста: предельный, значит, аллюр. За лошадь всадник не в ответе. В конверте — донесение начальнику войск. Срочное.
Скоро узнал о победе Оккер и на сопредельную сторону вызов послал, чтобы, значит, встречу ускорить, только ответ не вдруг получил. Японцы, наоборот, затягивали время. Невесть на что рассчитывали. Может, предполагали — одумается кто-то из сдавшихся в плен, ускользнет из-под охраны, переплывет Амур, вот тогда они сами смогут заговорить языком ультиматума, подкрепив его лязгом танковых гусениц. Даже поражение обернут в свою пользу. Да как еще повернут!