Орлы и ангелы
Шрифт:
Ну, поладили, спрашивает Клара.
Они с Сюзанной гладят Жака Ширака. В дверях появляется Том, в губах окурок, а ручку спрятал.
А как зовут собачку, выдыхает Сюзанна.
Я отвечаю, хотя абсолютно уверен в том, что кличка Жака Ширака ей уже известна. Ухмылка все еще приклеена к моему лицу, хуже того, каждый раз, когда я гляжу на звукооператора, у меня начинает колоть в груди, и я заставляю себя поскорее переключиться мыслью на что-нибудь другое. Сердце скачет козлиными прыжками, пот ручьями льет из-под мышек, стекает по бокам и изливается в башмаки. Под столом стоит
Клара яростно смотрит на меня. Судя по всему, кто-то ко мне обратился, причем, не исключено, далеко не в первый раз.
Успокойся, говорит Клара, всем интересно будет послушать, почему пса зовут Жаком Шираком.
Мы хотели назвать его Жискаром д'Эстеном, [5] отвечаю, но не знали, как это пишется.
Очнулся?
Клара сидит на корточках возле меня, вытирает мне чем-то лоб. Я обнаруживаю, что, кроме нас с нею, на кухне никого нет. Она отбирает у меня шампанское и кладет на пол, бутылка откатывается к стене, она пуста. Откидываю голову, и опять включается посудомойка. Клара помогает мне пересесть на стул. Чувствую какую-то тяжесть на левом бедре, потом понимаю, что она села мне на колени. Свет выключен, на кухне все спокойно, хотя из гостиной сюда доносится шум голосов; похоже, там собралась целая толпа.
5
Президент Франции в 1974–1981 гг.
Клара, говорю я.
Вообще-то, я почти никогда не обращаюсь к ней по имени. Держать ее тяжело, но не хочется проявлять неучтивость.
Не выношу этих людей, говорю.
Голос у меня срывается. Клара, кивнув, оправляет парик. Жак Ширак жрет из наполовину полной салатницы, но не со стола, а со стула.
Послушай-ка, шепчет она, сейчас ты сделаешь в точности то, что я тебе скажу.
Она гладит меня по голове. Руки у нее слегка влажные и прилипают к моим волосам.
Только на этот раз, говорит она, обещаешь?
Ладно, говорю.
Ее лицо раскачивается возле моего, глаза у нее сейчас странные, они вроде бы никуда не смотрят и больше похожи на два осколка матового голубого стекла. Возможно, она сейчас смотрит ушами — и совершенно в другую сторону.
Сейчас ты выйдешь с Жаком Шираком в прихожую, говорит она, и подождешь меня у входной двери. Я сразу же выйду следом, и мы отсюда уйдем, просто-напросто возьмем и уйдем. Договорились?
Ладно, говорю.
Скатывается у меня с колен, я беру пса за ошейник. Мы с Жаком Шираком выходим в прихожую.
Когда Клара открывает дверь и проскальзывает в гостиную, музыка становится громче и в световом пятне вьются клубы дыма. Правой ногой натыкаюсь на саквояж, чуть не падаю. В прихожую выходит Том.
Привет, Максимальный Макс, говорит он, что, ждешь трамвая?
Без понятия, Том-Томище, отвечаю. Ну и сколько у тебя их?
Кого или чего, спрашивает.
Авторучек.
Какое-то время смотрит на меня, изумленно подняв брови. Пирсинг, пронзающий ноздри, чуть не втыкается ему в глаз. Затем
Ах, этих, говорит с растяжкой. Трехцветных.
И нагло ухмыляется мне.
Этого добра у меня тонны, говорит он, целые тонны. Моя квартира до потолка забита трехцветными авторучками. Из Вены.
Проходит в ванную, на ходу похлопав меня по плечу. В открытую дверь гостиной мне видна Клара: стоя спиной ко мне, она разговаривает с Сюзанной, груди которой в открытом платье ходят ходуном каждый раз, когда девица разражается хохотом. Звукооператор Том выходит из ванной, почесывая мошонку, в результате чего ткань его «бермуд» идет глубокими складками. Подносит обе руки к моему лицу, делает мне распальцовку.
Дорогуша, шепчет он, хорошо тому живется, кто чужого не берет.
Должно быть, он под кайфом. Я пытаюсь увернуться.
Но подумай вот о чем, говорит он. Ничего не надо делать, если не велит Джесси.
На этот раз я не ослышался, он назвал имя Джесси, и впервые за много недель мне всерьез хочется, чтобы туман, стоящий у меня в голове, хотя бы на минуту рассеялся. Я хочу схватить его за руку, но он уже протискивается в гостиную, столкнувшись в дверном проеме с Кларой, которая выходит в прихожую.
Сейчас самое время, шепчет она, когда Том уже оказывается в комнате, у Сюзанны тут все под контролем.
Роется в куче тряпок, в какой-то куртке что-то звякает, хватает саквояж и буквально выталкивает меня из квартиры.
Ты обещал, напоминает, ты уходишь со мной.
Пес бросается вперед. Внезапно мне становится ясно, что эту квартиру я только что видел последний раз в жизни. Что эту лестницу я сейчас вижу в последний раз в жизни.
Псу здесь, строго говоря, жилось отменно.
Она держит меня за рукав. Я рад выйти на воздух. Луна исчезла, раскинула по всему небу черную гладкую простыню, укрылась ею с головой. Лишь там, где положено сиять луне, туча и впрямь чуть светлее.
Добегаем до угла, разворачиваемся, бежим в противоположную сторону, чтобы обогнуть дом с другой стороны.
Ага, вскрикивает Клара. Вот!
Вижу ее, только когда мы в нее утыкаемся — в зеленую машину Тома. Клара заталкивает пса на заднее сиденье, меня — на переднее пассажирское, саквояж — мне на колени. При выезде не обходится без мини-аварии — Клара стукает машину, припаркованную следом за нашей.
На автостраде она включает радио и принимается покачивать головой в такт музыке. Во тьме я вижу, что она улыбается.
Жизнь — штука странная, шепчет она, и состоит она на самом деле только из шагов и жестов. Сделай парочку одних или парочку других — и все переменится.
У меня опять начинает колоть в груди.
ВЕНА
15
МАТЕРИАЛ ПЕРВОГО СЕМЕСТРА
Я. не спросил у нее, куда мы едем, а она не спрашивает, хочется ли мне туда. Моим ответом было бы слово «нет», но точно так же ответил бы я и на вопрос, хочется ли мне вернуться в Лейпциг или в любое другое место на планете Земля. В такой ситуации выбирать не приходится: слежу за тем, как зеленая машина равномерно пожирает километры размеченной белыми полосами автострады.