Орлы и ангелы

Цее Юли

На лице и на открытых участках тела у него выступили вены. Выглядело это так, словно он внезапно запутался в крупноячеистой сети, сплетенной из толстых шнуров. Кельнер помчался за тряпкой и чистыми приборами.

С улитками я дружу, пролепетала Джесси.

Черт побери, сказал Герберт Россу, в таком случае закажи устрицы.

Джесси аккуратно расправила скатерть, люди за соседними столиками вернулись к еде, кельнер принес виски. Вена, дорога А-2, Клагенфурт, заправка, Виллах, перевал Плёкенпасс, Тольмеццо, дорога А-23, Удине, дорога А-4 по направлению к Венеции, а не к Триесту.

Клара заходит в комнату, похоже, она решила прибраться. Замечаю, что она покачивает бедрами, раньше я за ней такого не наблюдал.

Может,

хватит вертеть жопой у меня под носом, говорю.

А слова гудят у меня в мозгу, уши у меня заткнуты, я нахожусь в замкнутом пространстве собственного черепа. Останавливаю «воспроизведение».

Не бери в голову, говорит, это не нарочно. В этой обуви у меня получается так, и только так.

Это ложь. Она движется иначе, чем всегда, она взволнована, она в предвкушении. Может, конечно, все дело в дурацкой вечеринке. Надеюсь, что никаких опрометчивых решений она не приняла. Прибавляю громкость, закрываю лицо руками. Так я могу и вовсе забыть о том, что она существует.

То, что машина бронирована, мы обнаружили только на заправке, где-то на дороге А-2 за Клагенфуртом. До итальянской границы нам разрешили заправиться еще раз, а дальше нам было строжайше запрещено подъезжать к бензоколонкам и уж подавно к мотелям. На заднем сиденье имелась две полные канистры. За едой побежал Шерша, Герберт дал ему кредитную карточку на неизвестно чье имя и с пин-кодом, начинающимся с четырех нулей. Пока закачивалось горючее, я обошел машину и хорошенько ее рассмотрел. Нечто среднее между грузовичком и джипом, черная, с отличным ходом, и на дороге ты возвышаешься надо всеми. Я подергал дверцу кузова, не слишком удивился бы, окажись она заперта. Она, однако, открылась, в кузове было пусто. Лишь приглядевшись, я обнаружил, что дверца укреплена изнутри примерно метровым стальным листом. И весить она должна была вместе с ним несколько центнеров. Я открыл капот и увидел там аналогичную конструкцию. Да и под обивкой водительской и пассажирской дверей, как выяснилось, прощупывалось что-то стальное. И все стекла были вдвое толще обычных. Пуленепробиваемые.

Шерша вернулся с двумя свертками, в которых побрякивали бутылки и шелестела оберточная бумага. Я показал ему бронировку и дал прощупать стальную сетку под обивкой дверей. Его это не озадачило.

Болт нам забить на все это, сказал он, погляди-ка лучше.

Он купил уйму алкоголя, при этом было ясно, что я как водитель пить не буду, а он, сидя на пассажирском сиденье, оттянется по полной программе. С заправки мы выехали где-то в одиннадцать утра.

Прибыв в Виллах, мы съехали с дороги А-2, чтобы пересечь границу на более спокойном участке и вернуться на автостраду только на въезде в Тольмеццо. Я еще никогда не преодолевал Альпы на машине. Крутые склоны практически не отбрасывали тени, становилось все жарче и жарче. Пуленепробиваемые стекла не опускались, кондиционера не было, зато имелась крыша-конвертибль, прямо над которой в зените стояло солнце. Мне приходилось держать руки на баранке в одной и той же точке, чтобы не хвататься за раскаленную черную кожу по соседству, из-под пальцев у меня ручейками струился пот. Шерша рядом со мной лишь постанывал; он полулежал, переведя сиденье в соответствующее положение, его черные кудри слиплись от пота и приклеились к вискам. Он скручивал впрок сигареты и складировал их в бардачке. Почти у самого перевала он достал из рюкзака и поставил на магнитофон кассету. Это оказался Бетховен. Шерша поставил его на полную громкость и принялся отбивать такт обеими руками себе по бедрам. У меня закружилась голова. Я развернул зеркальце заднего обзора так, чтобы видеть в нем собственное лицо, и добрых две минуты любовался собой, единственно чтобы удостовериться, что я еще существую. И думал при этом об улитках.

На границе нас пропустили без досмотра. Едва таможенники остались позади и пропали из виду, Шерша, которого я было уже считал мертвым, поднял вверх руки, высунул средние пальцы обеих в люк на крыше машины и заорал: FUCK YOU.

Затем

он извлек из бардачка первую сигарету с «травкой». Я расслабился. Зной вроде бы немного утих, громады гор напоминали о том, что Земля является шаром, дорога шла круто вниз, я чувствовал, что преодолеваю силу земного притяжения. На смену Бетховену пришли DOORS, Шерша поведал мне, что он считает себя реинкарнацией Джима Моррисона, и объяснил почему.

Когда он наконец уснул, я тоже позволил себе откинуться на сиденье и размечтался о том, что пересекаю Альпы в бронированном автомобиле, осуществляя тайную миссию по вызволению двух-трех юных послушниц из китайского плена. Девиц в одеждах от Бенеттона и Эспри китайцы намеревались продать в алжирский гарем. Уже в окрестностях Удине мне показалось, будто я чую запах моря, а под Местре им запахло взаправду. Автострада шла вдоль берега, затем вильнула, огибая Болонью. Глаза у меня болели от постоянного прищуривания, я забыл взять в дорогу темные очки. Теперь в роли юной послушницы оказалась Джесси, она сидела в камере, но никак не желала утихомириться и уже перекусала несколько китайцев. А я все оттягивал миг окончательного избавления, я ввел в игру Шершу, заставил его потерпеть унизительное фиаско, было уже шесть вечера, мы выехали на Адриатическое побережье в окрестностях Римини, очередью из автомата я прошил и отбросил к стене брата Джесси, разоблаченного как предатель, да и Шерше пришел конец, я был вынужден им пожертвовать, он путался под ногами. Я выбился из сил, мне требовался отдых. Мы проделали полпути, и я сам не верил в то, что сумею осилить вторую половину.

Закричав, выдергиваю микрофон из уха. Клара тронула меня за плечо, я и впрямь начисто забыл о ее существовании. Гостиную теперь не узнать. Выглядит она так, словно здесь поработала целая бригада профессиональных уборщиц.

Просто не понимаю, как ты сумела со всем так быстро управиться, говорю я ей.

Мне надо еще кое-что купить, отвечает, и что-нибудь приготовить. Было бы неплохо тебе на пару часов отсюда свалить.

Интересно куда, спрашиваю.

А как насчет твоей собственной квартиры?

Девочка, говорю, в моей собственной квартире все вверх дном. И меня наверняка ищут.

В недоумении морщит лоб и таращит глаза.

Я же не знала, говорит после некоторой паузы.

Ну да, говорю, понимаю.

Тогда, может, пойдешь погуляешь?

Там еще светло, отвечаю.

Этого она не понимает. Выхожу из комнаты, прихватив диктофон, обуваюсь.

А шпион из Вены тоже заявится, спрашиваю.

А почему ты называешь его шпионом?

Но, по крайней мере, сообразила, о ком речь.

Ладно, говорю, до скорого.

Мы с Жаком Шираком поднимаемся по лестнице. На четыре марша. Дальше некуда, и я опускаюсь на мраморный пол, прислоняюсь к двери на чердак и вновь включаю диктофон.

Кроме спиртного Шерша купил только чипсы и шоколадные батончики, причем батончики растеклись по фольге, как сперма в гондоне. Я подыхал от голода, съев целую упаковку чипсов, а живот от этого разболелся еще сильнее. Море было темно-синим, чуть ли не черным, оно сулило новую жизнь. Мне захотелось поплавать. Держа одну руку на баранке, я поехал по узкой прибрежной полосе в надежде высмотреть какую-нибудь уединенную бухточку. Но такой не нашлось. Нашлись гостиницы, стоящие друг к дружке впритирку, так что могло показаться, будто это одно раскинувшееся на несколько километров здание.

Здесь нам нельзя останавливаться, сказал Шерша.

Внезапно он полностью очнулся, и, если бы не красные глаза, по нему нельзя было догадаться о том, какое количество алкоголя и «дури» он принял вперемешку за последние восемь часов.

Никаких экскурсий, напомнил он, никаких заправок, никаких задержек, кроме самых необходимых.

Я уставился на него. Разумеется, он был прав. Шерша ухмыльнулся.

Мы тут по делам, сказал он, а не на каникулах.

Для тебя, возразил я, это никакое не дело, а увеселительная поездка. А я просто больше не потяну, понял?