Орлы и звезды. Красным по белому
Шрифт:
Коротая время, мы продолжили беседу, начатую при нашей прошлой встрече. Ерша тогда в основном волновали события, последовавшие сразу за взрывом, и как они отразились на семье. Тут мне порадовать было нечем. И хотя я ему ничего не сказал про подлость с выселением Лены с ребенком из общежития, рассказ все одно получился грустный. Мы потом даже немного помолчали, чтобы хоть как-то отойти. 'А ты знаешь, чьи останки вы похоронили вместо меня?' - спросил после паузы Николай. Хотел сделать мне сюрприз, а вышло наоборот. 'Разумеется, - ответил я, - Николая Ежова, чье имя ты теперь
– Но не вышло, ибо я тебя вычислил', - и рассказал как. 'Подумать только, насколько все просто', - вздохнул Ерш.
Теперь мы устроились на кухне, - я уже начал отвыкать от этой советской привычки - где Николай со всем вниманием выслушал рассказ о пропаже Глеба и моих приключениях. Об участии во всем этом Ольги я, по понятным причинам, умолчал. Ерш сам про нее вспомнил, когда я довел рассказ до дней сегодняшних. 'Представляю, как там Ольга переживает', - сочувственно вздохнув, произнес он. На что я тут же выдал фразу, повергшую Ерша в легкое недоумение: 'Уверяю тебя, что ТАМ она точно не переживает'. Ерш свел брови к переносице, пытаясь переварить фразу. Видимо не сумел и произнес: 'Загадками говорите, товарищ полковник'. В это время над дверью зазвенел колокольчик. 'А вот и разгадка пришла!' - воскликнул я, спеша в прихожую.
НИКОЛАЙ
– А вот и разгадка пришла!
Шеф исчезает в прихожей. Интересно, говорить непонятками вошло у него за правило, или это он для меня так старается? Слышится характерный звук открываемой двери, чуть позже голоса Шефа:
– Ну, как?
Ответа я не расслышал. Вошедшая - я полагаю, что вернулась хозяйка дома - говорит очень тихо. А вот голос Шефа слышен отлично. Догадываюсь, что это он для меня слегка прибавил звук.
– Ну, ничего. А у нас гость!
И почти сразу же:
– Нет, нет, успокойся... Пройди на кухню, сама увидишь.
Я с интересом смотрю в сторону коридора, но вижу исключительно фигуру Шефа, которая загораживает ту, что идет следом. Войдя на кухню, Шеф быстро отходит в сторону, в дверях я вижу Ольгу и моментально обалдеваю. Она застывает на пороге, всматривается, охает и прислоняется к косяку. Шеф смотрит на нас и радуется, как режиссер, которому только что удалась сцена в спектакле. Вот и склонности к театральным эффектам я тоже за ним раньше не замечал. Видимо, мы тут все изменились.
Чем дольше смотрю на Ольгу, тем сильнее меня охватывает раздражение. Ведь она по всем понятиям должна выглядеть изможденной, а она смотрится просто шикарно. С моих губ непроизвольно срываются слова:
– А ты, я вижу, похорошела!
Вроде бы и комплемент отпустил, а только сказал я это с таким неодобрением, что Ольга вздрогнула, как от удара и растеряно посмотрела на Михаила. Тот успокоил ее улыбкой и обратился ко мне:
– Ерш, ты в зеркало давно смотрелся?
Какое зеркало, причем тут зеркало? Если он имеет ввиду то, через которое сюда пришел и которое стоит у него в кладовке,
– А смотрелся бы почаще, - продолжил Шеф, - то и не говорил бы глупости. Или ты думаешь, один здесь помолодел?
Ну, конечно. Какой же я дурак!
– Оля, прости!
Говорю - чуть не плачу, встаю и делаю шаг к Ольге. Она грустно улыбается, - Ах, Ерш, Ерш...
– и принимает меня в объятия.
ОЛЬГА
Появление Николая вывело меня из прострации. Я снова почувствовала вкус к жизни. И то верно. Мы ведь и прежде не все праздники вместе встречали. Во время долгих 'командировок' - и кому пришло в голову назвать опасную работу этим обиходным словом?
– вдали от любимого главное не думать о том, что с ним или с тобой может что-то случится, недолго и беду накликать. Особенно тяжело переносить разлуку в праздники, и тогда лучше быть среди друзей. Скоро полночь и я спешу накрыть на стол. Ребята помогают, выполняя все мои ценные указания, и одновременно оживленно беседуют. Я не сильно прислушиваюсь. Рассказав давеча Кольке все, что я знаю о нашем деле, я посчитала свою норму на болтологию на сегодня выполненной и перестала вникать в суть мужского разговора. Но вот парни чего-то раздухарились. Интересно, что там у них?
Николай: - Ты что, всерьез решил примкнуть к эсерам?
Михаил: - А ты считаешь, что нас сюда забросили, чтобы мы опять оставили власть в одних руках?
Николай: - Я думал что мы, вернее, я сначала так думал только о себе, будучи большевиками, сумеем каждый на своем месте...
Михаил: - Ты что, правда, такой наивный? Пойми, дурья башка, если не изменим систему - не изменим ничего, только головы зря сложим.
Николай: - Я так не считаю!
Михаил: - А я считаю!
– И я считаю!
– пришлось решительно вмешаться в разговор.
– Считаю, что пора садиться за стол, если мы хотим успеть проводить Старый год.
Умная женщина всегда сумет вставить нужное слово. Ребята враз остыли.
– И верно, - сказал Мишка, - еще наспоримся. Пойдем, Ерш, накатим за уходящий!
– Так я разве ж против? Было бы предложено!
Глава двенадцатая
МИХАИЛ
Наступивший год начался с событий приятных. Во-первых, я стал полноправным членом партии эсеров, или ПСР, если уж быть абсолютно точным. Случилось этот вскоре после того, как третьего дня января совершая обычный моцион от Сенной площади до Невского проспекта, возле входа в Зеркальную линию Гостиного двора, я нос к носу столкнулся с Зинаидой Гиппиус. Та была не одна. Сопровождавшая ее молодая женщина увиделась мне алой розой на сером Петроградском снегу. Такой красотой обычно одаривает своих дочерей Восток. Чуть вытянутое смуглое лицо, которое не портил даже слегка укрупненный нос. Алые чуть припухлые губы. Миндалевидные глаза под густыми черными бровями. И восхитительные цвета воронова крыла волосы, на которых странным образом удерживалась отороченная каракулем шапка-таблетка.