Орнамент

Шикула Винцент

Он встал со стула, обеими руками схватился за стол, ногами уперся в пол и глядел на нас, выпучив глаза, словно просил, чтобы мы не смеялись, хотя наш смех был пока лишь тихим звуковым фоном. Он ворвался в нашу мелодию, и это было поистине великолепное вступление солирующего инструмента, он прошелся в стаккато штрихами по всем тонам четвертитонового ряда, выбежал в трехчастную октаву, проделал несколько фистульных мелодических па, а мы сопровождали его веселым незатейливым портаменто. Эвин отец дернулся и выпустил из себя целую стайку удивительных звуковых эффектов, но лишь для того, чтобы побудить своего ослабевшего приятеля к еще большему усилию. Дядюшка Гергович хрипел, не в силах выбраться из какого-то неимоверно высокого тона, движением

стаккато он хотел сбежать на более низкие позиции, но голос не желал его слушаться, вновь и вновь подпрыгивая до трехчастной октавы. Он сел на корточки и принялся бить кулаками по коленям, а когда и это не помогло, медленно выпрямился, принял благородную, даже угрожающую позу, мощным движением вскинул голову и с этого неимоверно высокого тона взлетел еще на квинту выше.

Эвин отец так и подпрыгивал на стуле, но теперь из него вырывался уже не смех, а сипение. Мы с Эвой прочистили горло здоровым кашлем, Эвина мать убежала прокашляться на кухню. Гергович, шатаясь, походил по комнате, потом нашел свой стул и осторожно сел. Несколько раз он с силой выдохнул. Когда ему немного полегчало, он оглядел всех нас и покивал головой: — Да уж, задали вы мне жару!

Эвин отец взял со стола бутылку и хотел долить в стаканы, но, обессилев от смеха, вынужден был поставить ее назад.

— Дядюшка, долго жить будете, — сказала Эва.

— Но однажды его кондрашка хватит, — добавил ее отец.

8

Из Брусок я возвращался почти затемно. Было к тому же и холодно, а оделся я не бог весть как. К счастью, Эва связала для Йожо свитер, и все уговаривали меня надеть его, что я под конец и сделал. В Эвин зеленый рюкзак нагрузили гостинцев для Йожо и для меня, рюкзак я повесил на велосипед, Эвина мама тем временем подложила туда завернутые в газету и бумажные пакеты пирожки, кусок сала они тоже приберегли и готовы были пожертвовать им ради Йожо, Эва добавила к свитеру еще и шарф, им я тоже сразу обмотал себе шею, положили и кусок хлеба, мол, на счастье, пару яиц упаковали в носки, которые дядя посылал для Йожо, к носкам приложили бритвенные лезвия, хотя по-моему их было у нас в доме предостаточно, ну а женщины стали нахваливать яблоки и сливы из своего сада и предлагали мне взять их хотя бы понемножку, чтобы Йожо попробовал, ну и я, конечно, тоже.

Я попробовал их еще по дороге. И пирожки попробовал, хотя не было сказано, что они и для меня, может, им показалось, будто я свою долю и так уже съел. Пирожки были вкусные, со сливовым повидлом, разумеется — домашним, хорошо, что я попробовал, поскольку те, у них на столе, были с творогом. С повидлом вкуснее. Для Йожо собрали получше — конечно, он ведь их родственник, а я всего лишь его приятель. Проводили меня очень тепло, все вышли сначала во двор, потом на улицу, и там пришлось выпить с ними еще по рюмке сливовицы. — Это на дорожку. Чтобы вы не замерзли.

Под конец все меня обнимали. А Эва еще и поцеловала. — Вы уж как-нибудь нашему Йожо помогите. Потерпите, покуда можете, да и потом ему помогайте…

Я уже хотел сесть на велосипед, но Эва вызвалась меня немного проводить.

Никто не возражал. Напротив, старшим показалось, что так оно и должно быть.

Мы зашагали рядом, я шел пешком и толкал свой велосипед. Поначалу беседа не клеилась, но потом мы разговорились. Эва спрашивала меня, как я отношусь к Йожо, привык ли я к нему и не боюсь ли, что вдруг что-нибудь случится, его станут искать, придут ко мне, и у меня будут неприятности. Я отвечал, что не боюсь, ведь Йожо ничего плохого не сделал, по крайней мере — ничего, за что его могли бы осудить. А со мной, со мной-то что может произойти? В конце концов, если бы что-то и случилось, я же студент, человек легкомысленный, завожу знакомства то с одним, то с другим. В чем меня можно упрекнуть? С учебой порядок, также я весьма активен в Чехословацком союзе молодежи, где что-то происходит — там и я, выступаю, дискутирую, на собраниях и на лекциях,

везде, где нужно. И отец мой — тоже человек не маленький, вернее, до недавних пор таким был, а в нашей деревне — вообще самый большой, у него много знакомых и в районе, и в крае. Сейчас авторитет у него немного упал, но не настолько, чтобы за меня, в случае чего, он не смог бы заступиться. Авторитет упал, но знакомые-то остались. Но об этом лучше не говорить. Хочу только сказать, что я всем доволен. И с Йожо мне живется неплохо.

— Он же такой замечательный, — я заметил, что ее особенно обрадовали мои последние слова.

— Я знала, что он вам понравится, — она взяла меня за локоть и даже немного наклонилась, словно хотела на меня опереться, но, сделав несколько шагов, снова пошла в полуметре от меня.

— Почему?! Вы знали, что он живет у меня?

— Нет, откуда я могла знать. Я узнала позже, когда он уже несколько дней жил у вас. И я сразу же была уверена, что вы быстро к нему привыкнете. Хочу только спросить, квартира — и, скажем, что касается хозяйки — надежная?

— Думаю, да. А можно и мне кое о чем спросить?

— Конечно. Спрашивайте о чем угодно.

— Кто послал Йожо ко мне? От кого он узнал, что ему можно будет у меня пожить?

— А разве нельзя? Вы ведь говорили, что можно…

— Можно. Но кто ему это предложил?

— Разве не вы? Вы же должны были на это согласиться.

— Я и согласился. Но кто ему обо мне рассказал? Кто посоветовал прийти ко мне?

С минуту она удивленно глядела на меня. — Я не знаю. Это же вы должны знать. Он вам не сказал?

— До сих пор так и не сказал. Сначала говорил, что после расскажет, но так до сих пор ничего и не сказал. Вернее, кое-что сказал, — я сразу поправился, — но не сказал только, кто его ко мне послал. Я даже на него за это сержусь.

Она снова глянула на меня с удивлением, а потом и с опаской.

Я улыбнулся ей: — И кто же его ко мне прислал? Вы, в самом деле, не знаете?

— В самом деле, не знаю, — она глядела на меня испуганно.

Я наклонился к ней, и мы довольно долго смотрели друг другу в глаза. — Если вы не знаете, то я тем более не знаю. — Я хотел ее успокоить и погладил по щеке. — Но за меня вам бояться не надо! И за Йожо!

Погладил ее по щеке еще раз, а потом сел на велосипед и весело помчался вперед.

Я действительно ехал домой в веселом настроении. Правда, мне было немного зябко, а потом стало просто холодно. Ветер щипал мне лицо. Домой я приехал продрогший до костей.

А Йожо, само собой разумеется, спал. Мне не хотелось его будить. Хоть я и привез столько пирожков. А еще и мед. Яблоки и бутылку молока, кусок сала, и, кажется, четвертушку курицы. Свет такого не видывал, вдруг сразу столько вкусностей! Надеюсь, до утра все это не испортится! Но на всякий случай я вывесил самые ненадежные продукты за окно. С минуту я подумывал, не разбудить ли его, но уже сам был вымотан. Езда на велосипеде все-таки была очень утомительной. И я предпочел поскорее забраться в постель…

А утром он меня разбудил. — Вставай! Когда ты приехал? А я и не слышал. Тебе на учебу пора! Расскажи хотя бы вкратце, как там было?!

Я успел рассказать обо всем действительно лишь вкратце. Наспех умылся, схватил пару пирожков и яблок и поспешил на автобус.

9

Я думал, что люблю Иренку, просто не знаю, как, но вдруг между нами все развеялось, лопнуло, будто пузырь. Вот именно, будто пузырь. Сейчас объясню. С ней случилась неприятная вещь, кому-то она показалась бы смешной, но для нее была неприятной, поэтому расскажу об этом серьезно, настолько, насколько смогу. Иренка должна была идти на занятие, но накануне что-то праздновала и не успела подготовиться. А без подготовки в класс войти не решалась. Она бегала по всей консерватории, хотела проиграть где-нибудь задание, но все классы были заняты. Она бросилась к сторожу. — Пан сторож, вы должны мне помочь.