Орнамент
Шрифт:
А потом вечером, да и в следующие дни, когда на улице дул ветер и швырял в форточки снег, а в комнате уютно попыхивала печка, и стоял аромат липового чая, мне хотелось поговорить с Йожо об Эве; чем чаще мы о ней говорили, тем интереснее казались нам эти разговоры, иной раз уже после полуночи или перед рассветом Йожо приходилось закрывать наши дебаты: — Надо ложиться спать. Боже ты мой! Я совсем забыл про французские слова, а ты хотел перечитать еще раз «Рыжую телку»…
Но разговаривали мы и потом, в постелях, с выключенным светом. Я говорил Йожо, что, наверное, пора
Тут мне пришло на ум, что, наверное, Эва тоже умеет печатать на машинке и могла бы мне помочь, но вслух я это не сказал. Вместо этого намекнул Йожо, что не отказался бы и от его помощи: — У меня уже все продумано, но, кажется, недостает какой-то изюминки. Профессор, наверно, будет доволен, но не знаю, получится ли заинтересовать его моей работой всерьез. Сейчас мне даже кажется, что сама тема не очень-то мне подходит. Лучше было бы выбрать что-нибудь из межвоенной литературы.
Йожо сам предложил свою помощь: — Если ты мне в этом хоть немного доверяешь, возможно, я буду тебе чем-то полезен. Кое в чем помогу. Я же все равно от нечего делать твоего Кукучина вместо тебя перечитал.
— Знаешь, пожалуй, я бы от твоей помощи не отказался. Любая идея, пусть самая крохотная, мне бы пригодилась. А то кажется, что в моих рассуждениях нет никакой изюминки. Может, достаточно было бы что-то изменить в форме, как-то немного приукрасить.
— Завтра и начнем, — сказал Йожо. — Покуда меня видишь, слепоты не бойся!
Но мы так и не начали. Поскольку утром мне нужно было идти на занятия, а потом, кто знает, что на меня нашло? Я отправился на главный железнодорожный вокзал, сел в поезд и поехал в Трнаву. Мне вдруг захотелось встретиться с Эвой.
Уже в поезде я сообразил, что сделал ошибку, Йожо наверняка на меня рассердится, ведь я не предупредил его, хотя дал себе слово ничего от него не скрывать. Но разве я утром мог знать, что в обед мне захочется уехать, да еще именно в Трнаву? Я действительно этого не знал, так ему, наверное, и объясню, скажу прямо, что мне захотелось увидеть Эву. Только вряд ли ему это понравится. Иногда даже кажется, что он немного ревнует. Ну и пусть! Какое мне дело, я же не собираюсь быть каким-то преподобным святошей, могу встречаться с кем захочу!
В Трнаве я с Эвой не встретился, хотя вечером долго стоял возле института, где она училась, время от времени отходил и бродил неподалеку по переулкам, но всякий раз, когда из здания кучками высыпались студенты, снова приближался к дверям и с тоской глядел на каждую группку: может быть, это ее соученицы! Может быть, это тоже заочницы.
Я уже продрог, а потому поспешил на железнодорожный вокзал, сел в прокуренном зале ожидания, но и там меня колотила дрожь. Я пошел в вокзальный ресторан и заказал себе чай с ромом.
И это меня согрело! Но только я немного пришел в себя, как заметил за окном на остановке автобус, автобусы ведь останавливаются в некоторых местах прямо возле железнодорожного вокзала, что весьма
Но дома я Эву не застал. Она ушла заниматься к подруге, как сказала, поздоровавшись со мной, ее мама.
Я слегка погрустнел и хотел спросить, где живет эта подруга, ведь искать-то я умею, наверняка найду и их.
Но сперва Эвина мать хотела порасспросить про Йожо, а порасспросив, сказала, что здесь, дома, канальщики, то есть, ее муж, Эвин отец, да еще дядюшка Гергович, два лучших колодезника в трнавском крае, на всей трнавской равнине, и что я мог бы пока посидеть с ними. А Эва придет с минуты на минуту.
На улице уже темнело. А канальщики сидели за кувшином горячего красного вина. Дядюшка Гергович пригласил меня к столу, опередив Эвиного отца: — Иди-ка сюда, приятель! Иди, выпей с нами горяченького! Когда ты был тут в прошлый раз, мы еще говорили про эту Уйгелиху, про орнаменты и трещотки и про то, как черт хотел ее изнасиловать, когда она продавала перо, ей-богу, мы тогда от души похохотали!
— А что с ней такое?
— Да ничего. Но мы тогда здорово посмеялись. Иди, выпей с нами. Горячего. Ведь на дворе-то холод.
Налили и мне горячего. Хорошо было с ними посидеть, но я все равно то и дело оглядывался, ожидая, когда же появится Эва. Меня уверяли, что она вот-вот придет, но ее все не было. А уже истекало время, когда я еще успевал на последний автобус до Трнавы, а оттуда — на поезд до Братиславы. А оттуда?..
В конце концов, пришлось с ними распрощаться. Эву я так и не повидал. Попросил только передать ей привет от Йожо и от меня.
Мать Эвы выбежала за мной на улицу, держа что-то в руках.
— Возьмите, зимние груши! На дорожку! И Йожо угостите!..
Йожо на меня рассердился. Рассердился за то, что ночью его разбудил; я был немного навеселе и хотел рассказать ему о своих ночных приключениях, но он только нехотя открыл глаза и проворчал, что даже ночью ему нет от меня покоя.
Утром я был не в настроении. Болела голова, во рту пересохло. Проснувшись, тут же глянул в кувшин для воды, но он был пуст, и я с раздражением напомнил Йожо, что как только вода кончается, нужно приносить ее снова. Однако Йожо был раздражен еще больше, что я заметил только позже, а сейчас, хмуро глянув на него, побежал с кувшином вниз по лестнице. Когда я вернулся, окно в комнате было распахнуто настежь, и то, что он так поторопился с проветриванием, меня разозлило: ага! Хочет намекнуть мне, что прекрасно знает, где я был ночью. В комнате разило вином, хотя окно было открыто. Ну и что! Стоит ли из-за этого ссориться! Я ведь привез ему груши.