Ортог во власти тьмы

Рюэллан Анри

– А что ты делаешь со своей мудростью,- возразил Дал,когда сажаешь в тюрьму и убиваешь свой народ?

– У меня достаточно терпения, и, кроме того, ты меня интересуешь,ответил Повелитель.- Хорошо, я отвечу. Если ты имеешь в виду отверженных, знай, что они вынашивают разрушительные и пагубные теории и продолжают свои опасные исследования. Их карают в общественных интересах.

– Интересы общества всегда служили прикрытием для осуществления личных амбиций. Это обычное поведение тирана, но не мудреца.

– Хорошо. Я уже устал давать снисходительность твоей дерзости, мое терпение кончается.

Теперь ты ответишь на мои вопросы.

– Сначала ты ответишь на мои,- отрезал Дал.- Сейчас я владею ситуацией. Я освободил отверженных, и теперь они мои союзники. Мой спутник располагает тем же оружием, что и я; сейчас он во главе тех отверженных, у которых ты отнял память.

– Замолчи! Я легко могу уничтожить эту жалкую армию, и я сделаю это, если только им придет в голову безумная мысль меня атаковать. Зачем ты пришел сюда?

– Я уже сказал, что буду сам-задавать тебе вопросы. Получив на них ответ, я смогу ответить на твои. Я принадлежу к народу, который смертен. Кое-кто у нас смог разработать способ путешествовать в стране наших мертвых, и вот я здесь. Но вместо того, чтобы встретить здесь наших мертвых, я встретил живых, которые на нас похожи. Что это означает? Какая связь существует между вашим и нашим мирами?

Тишина. Затем:

– Ты действительно похож на Гараля, или, как его зовут, Гараля Великого, который стал изменником, перебежчиком, лжецом. Сейчас он отправился в запретное путешествие, а по возвращении превратится в отверженного.

– Какое путешествие? В каком направлении?

– Ты не должен это знать.

Снова поднялся недовольный ропот. Кто-то лроизнес "аналогия", кто-то "скандал". Разгоралась мысленная перепалка.

Дал старался пробиться мыслью через весь этот шум.

– А почему твоя дочь Ифлиза положа на невесту, которую я потерял? Будешь ли ты и дальше утверждать, что между твоим и моим миром не существует никакой связи?

– Гараль и отверженные думают, что мы каким-то образом связаны со вселенной, отличной от нашей, но это не твой мир. Они предполагают, что из этой вселенной к нам приходят все катастрофы, тогда как я считаю, что они происходят по неизвестным нам законам. Они стали узниками потому, что их исследования могут уничтожить наш мир, несмотря на то, .что их учение, конечно же, ошибочно.

– Ошибочно? А что ты знаешь об этом? Если ты признаешь мое существование, то тебе придется признать и существование моей вселенной. Так почему же не быть и другим? Ведь есть много способов узнать правду: исследования, полеты, путешествия. Как можно чего-то добиться, сидя на месте? Сидеть на месте можно только из страха перед неизвестным. Но разве в неизвестности не таится самая большая опасность?

– Ты рассуждаешь, как отверженные, как Гараль. Я не собираюсь вступать в дискуссию с жалким плоским существом, пришедшим из своего туманного мира, чтобы давать мне уроки мудрости. Мы продолжим этот допрос позже. Пусть его отведут в его камеру и разрешат ходить по всему дворцу, где он захочет, а то вдруг вообразит себе, что представляет для нас опасность.

Посланец повернулся к Далу спиной. Стражники подошли к своему пленнику.

После того, как Дала отвели в его камеру, он долго сидел на ложе, на котором спал. Казалось,

он держит в руках клубок, все нити которого кто-то перепутал; за какой конец не потяни - все равно не распутать. "Я могу свободно ходить по дворцу",- вспомнил он вдруг и с опаской поднялся. Воспоминание о мучительном удушье еще было свежо в его памяти. Двигаясь медленно и осторожно, он отошел от того места, где его оставили. Да, действительно, теперь он мог передвигаться свободно. И ему в голову пришла новая мысль: "Они потеряли осторожность. Самоуверенность ослепляет их". На самом деле он ничего не смог бы сделать, обезоруженный и одинокий. Впрочем, все же лучше иметь хоть какую-то свободу, чем быть пленником.

Все коридоры перед ним были открыты. Он двинулся в направлении, противоположном тому, откуда его привели, надеясь случайно обнаружить переходы или коридоры, связанные с башней, куда унесли его конфискованное оружие. Он не особенно уповал на удачу, но было приятно хоть как-то действовать. Дал испытывал смутное желание встретить Ифлизу, но понимал, что эта встреча только усилит его подавленность.

Он прошел через зал для игр, где две группы посланцев перебрасывались диском с острыми кромками; диск со свистом летал от одной группы к другой. Игроки ловили его маленькими круглыми щитами, от которых диск отскакивал и летел обратно. Руки и лица многих игроков были изуродованы глубокими шрамами.

Он прошел мимо, но никто не обратил на него внимания. Затем на пути Далу попались люди, несущие подносы со странными кушаньями: дымящиеся разноцветные диски и спирали. Потом мимо прошли какие-то важные персоны с цилиндрами.

Изнутри дворец оказался больше, чем можно было подумать, глядя на него снаружи. Вскоре Дал попал в какое-то пустынное место, куда едва проникал свет. Ступать приходилось осторожно, чтобы не упасть в нижний пролет, так как здесь не было ни стен, ни перил, ни баллюстрады. Так Дал ходил какое-то время почти на ощупь, пока не понял, что заблудился. Впрочем, Повелитель Эллипсов сможет быстро разыскать его, если захочет.

Он шел мимо комнат, погруженных в глубокую темноту, и, заглядывая туда, ничего не мог различить. Затем, когда глаза привыкли к темноте, он с трудом разглядел силуэты людей, лежащих на стоящих рядами кроватях. Все они были совершенно неподвижны. Сон? Обморок? Медитация? Это могли быть философы, или больные, или труженники на отдыхе. Он двинулся дальше наугад.

Стало немного светлее. Это был бледный свет, который проистекал с потолка под каким-то Немыслимым углом. Появился круглый двор, похожий на дно колодца: очень высоко едва виднелось небо.

Во дворе собрались люди. Подойдя ближе, Дал почувствовал, что его мозг наполнился музыкой с диссонирующими аккордами, которая, казалось, несла запахи, цветовые ощущения, смутные и противоречивые чувства. Чем ближе он подходил, тем яснее, четче становилась мелодия. Боль и радость, отчаяние, желание и надежда - все было в этой музыке и все подходило к тому состоянию, в котором находился Дал. Все чувства его обострились. Теперь это была одновременно и музыка, и живопись, и театр, единственным актером которого был он сам. В одно мгновение его личность, сердце и рассудок приняли совершенно новые формы.