Оружие Возмездия
Шрифт:
— Прямо как в анекдоте, — сказал он. — Не знаешь? Ну, короче, идет прапор на выход из части, везет тележку с говном. Ему навстречу полкан. Говорит, эй, прапор, чего везешь? Да говно, товарищ полковник. Не может быть, говорит полковник, я ж тебя знаю, ворюгу страшного, ты в говне что-то спрятал, иначе зачем оно тебе. Зовет солдата, приказывает говно разгрести. Но ничего в говне нет, только солдат весь измазался. Полковник говорит: может, это какое-то особенное говно — иначе зачем оно тебе, не верю! Прапор ему: обычное говно, можете попробовать. Полковник взял, пожевал, действительно
Смеясь, мы забрались в кунг, вскрыли коробки с сухпаем, взяли по банке консервов, достали из карманов ложки… И замерли, глядя друг на друга.
— Ну? — спросил Косяк.
Я похолодел.
— Ну, давай открывалку, — сказал Косяк, уже предчувствуя ответ.
— Да я консервов с прошлого полигона не видел! Откуда у меня консервный нож? Я думал, у тебя в машине есть.
— У меня в машине все есть. Даже стакан. Но это не моя машина!
Косяк затравленно оглядел кунг. Я помотал головой.
— Здесь я сразу все обшарил. Ты в бардачок заглядывал?
— А то.
Мы грустно уставились на банки. Этикетка моей скромно гласила: "Каша гречневая с мясом". Косяк, без пяти минут дед, взял тушенку.
— Эх, ты, — сказал Косяк.
Жестянка вскрывается краем пряжки солдатского ремня. Но в ББМ это умение давно забыли за ненадобностью. Молодым бойцам консервы доставались уже открытыми — добрать с донышка остатки — а у старших были консервные ножи. В наряде банки вспарывали штыками… Мы с Косяком и не подозревали, что "открывалки" висят у нас на поясах.
— Можно сточить бортик банки об асфальт, — вспомнил я студенческую хитрость. — Но это долго и грязно.
— Погоди. У Афони может быть открывалка.
— Или у Димы.
— Дима раздолбай. У него Вдовин офицерский ремень украл.
— У Афони есть нож, — вспомнил я. — Но он не даст.
— Жрать захочет — даст.
Распахнулась дверь, в кунг ввалились офицеры. Глаза их блестели голодным огнем. Похоже, офицерская столовая здесь была не лучше солдатской.
— Жрать! — с ходу потребовал капитан Дима Пикулин.
— Доброе утро, товарищ капитан, — сказали мы грустным хором.
— Доброе утро! И жрать!
— А у вас случайно нет открывалки для консервов?
Дима пожал плечами и обернулся к Афанасьеву. Тот глядел на меня и недобро шевелил усами.
— Товарищ майор, может, вы одолжите нам нож? Мы аккуратненько…
Афанасьев достал складной нож, раскрыл его и продемонстрировал лезвие, отточенное до бритвенной остроты. С этим ножом на майора бросался впавший в истерику Орынбасар Кортабаевич Арынов. Майор тогда стоял дежурным по части, у него был пистолет, и некоторые оптимисты надеялись, что Афанасьев застрелит психопата. Почему нет, у нас же прапорщик стрелял в подполковника, тот едва успел отбить ствол, дырку в потолке КПП с гордостью показывали молодым.
Но у Афанасьева нервы были толще буксирных тросов. Он дал обезумевшему деду вволю попрыгать по тумбочкам и пошвыряться табуретками, а потом отнял нож, взял Арынова за шкирку и уволок в канцелярию. Неизвестно, о чем они там говорили, но вечером Орынбасар Кортабаевич стоял в строю привычно жизнерадостный и без заметных повреждений…
— Ты думаешь, я дам таким ножом вскрывать банки? — спросил Афанасьев.
Я только вздохнул. Острый нож был нужен Афанасьеву для работы с картами и прочей бумагой. Но и без этого он мне его не доверил бы.
— Как ты мог: на полевой выход — и без консервного ножа?
Я вздохнул еще раз.
— Ты вон даже перчатки купил, а консервный нож взять не догадался…
Я укоризненно поглядел на Афанасьева. Он не понимал. Где я мог взять эту злосчастную открывалку? Мне не полагалось ее иметь по сроку службы. Мне еще много чего не полагалось — например, носить часы, носки и вшивник. Я не имел права курить сигареты с фильтром и пользоваться зажигалкой. И еще два десятка простейших бытовых вещей были для меня под запретом. То, что я всякое себе позволял, не значило, будто это разрешено. Просто на мои вольности смотрели сквозь пальцы. А обзавестись консервным ножом я мог в одном случае: если бы меня назначили ответственным за него. Но сержантам такого не поручали. Молодой сержант в ББМ не делал трех вещей: не убирал туалет, не стирал дедам шмотки и не отвечал за столовые принадлежности.
Короче говоря, надо было, когда я покупал перчатки, взглянуть, нет ли в магазине консервного ножа. Но даже в голову не пришло. Не укладывался этот предмет в мою тогдашнюю систему ценностей. Зачем он мне был нужен — в зубах ковырять?
— Ну, ты даешь, — сказал Афанасьев, убирая свой складень обратно в карман. Майор был очень недоволен. Я подумал: он меня теперь зашпыняет. Афанасьев любил и умел нудить, делал это со вкусом. В воображении соткался образ гигантского консервного ножа, что повиснет надо мной дамокловым мечом до конца службы.
Через несколько месяцев в ответ на вопрос Афанасьева, почему руки в карманах, я скажу: да у меня там это, товарищ майор… Ну, это… Прямо неудобно показывать… И вытащу из карманов два кукиша. Понятие "фига в кармане" тогда было общеизвестным. Дивизион согнется от хохота, майор понимающе усмехнется в усы. Но это случится позже, много позже. А пока надо было проявлять сержантскую смекалку.
Передо мной сидел грустный Косяк. Он хотел есть. И он был механиком-водителем. Как "мехи" открывают консервы? Давят их десантным люком? Наезжают гусеницей на край банки?
— Пассатижи, — вспомнил я. — У тебя должны быть пассатижи. Где они?
Косяк нахмурился.
Я взялся двумя пальцами за бортик банки. Показал, как ломаю и скручиваю на отрыв.
— С тонкими губками! — воскликнул Косяк и вскочил.
— Ну-ну, — хмыкнул Афанасьев. Я расценил интонацию майора как высокомерно-недоверчивую.
Капитан Дима Пикулин безучастно сидел на столе, держа перед собой банку паштета. Ни дать, ни взять принц Гамлет с черепом бедного Йорика. Сейчас как скажет…