Оружие Возмездия
Шрифт:
Небо, какое там было небо. Звезды, какие там были звезды. Лес гудел автомобильными моторами, перекрикивался человеческими голосами, но все равно это был лес. А сам я пусть и не освободился от Вооруженных Сил, но зато вырвался из-за забора части. Почти год уже денно и нощно вокруг меня стоял этот забор. В какую сторону ни погляди — бетонный забор, вся разница что грязно-белый или светло-серый. На летнем полигоне я слишком занят был элементарным выживанием, чтобы почувствовать, каково это: жить без забора.
Теперь почувствовал.
Приемник удивительно
Ладно, пора сунуть нос в кунг. Афанасьев сам педант и уважает это в других. А мне с ними обоими еще служить и служить — и с майором, и с отопителем.
Полночи я дежурил, следя, чтобы три храпящих тела не отравились угарным газом, потом мне дали выспаться, и перед обедом — началось. Армия структура бюрократическая. Ты можешь разбить врага наголову, но грош тебе цена, если победа достигнута без заранее подготовленного плана, оформленного уставным образом. А уж на КШУ без правильно составленной бумажки ты… Даже не букашка. Какашка ты, вот кто. Поэтому я достал из шкафа пишущую машинку и принялся клепать документы. Карточки на ватмане, которые потом надо было разграфить, склеить между собой в "раскладушки" и придать им деловой вид. Какие-то схемы и графики — не помню уже, забылось за давностью лет. А дальше бумага: приказы в ассортименте. Машинка вроде бы держалась молодцом. Офицеры ушли — и я начал лупить по клавишам в нормальном ритме. При Афанасьеве это было неразумно.
Косяк бродил вокруг кунга, потому что спать больше не мог. Если я выглядывал в окно, он приветственно махал рукой, но внутрь не совался. Только чаю мне принес по собственной инициативе — и тут же вышел. Старался не мешать. Косяк уважал в людях мастерство, и на него произвело впечатление то, как я печатаю. Когда на большой тяжелой "механике" разгоняешься до ста пятидесяти-ста восьмидесяти ударов в минуту (нормальный темп умелого непрофессионала), это довольно шумно, и только. Но вот когда ты уверенно держишь такой темп хотя бы полчаса, тут-то окружающие и задумываются. А я мог держать темп четыре часа и больше. К счастью, в ББМ об этом пока не знали, разве что писари догадывались.
Позже узнают многие. Но никто не донесет офицерам. И когда Афанасьев попросит (именно попросит) готовить документы на новый учебный период, я буду неделю бить баклуши, отпечатав все за сутки. Афанасьев потом догадается, что его водят за нос, но у майора просто не найдется рычагов воздействия на ситуацию. Только жалобный вопль, который мне передадут: "Этот негодяй берет работы на неделю, делает ее за день, а остальное время где-то спит!".
Будут обвинения и покруче. Уже от замполита: "Он окружил себя единомышленниками и принялся в их компании разлагаться!". Но это позже, позже.
А
Косяк обеспечивал снабжение провиантом и, кажется, завидовал мне. Я ведь был занят плотно и серьезно, а Косяк — только периодически. В промежутках он страдал от безделья.
Вечером майор Афанасьев оценил проделанную работу, похвалил меня за качество и вдруг задал неожиданный вопрос:
— В каком состоянии машинка?
— Сильно разбита, но еще поживет, — заверил я.
— В ближайшие дни сложностей не предвидится?
— Ну… Ленты хватит. По механической части гарантий дать не могу, но при разумном обращении машинка продержится верных полгода. До конца следующего периода.
— М-да? — Афанасьев приподнял бровь. — Ее ведь заедало. Четвертый дивизион нам ее одолжил потому что она и так еле жива.
— Если не вдаваться в подробности, товарищ майор — печатать надо уметь, тогда не будет заедать.
Именно. У каждой старой машинки по-своему выработаны детали, и значит, выработался свой "характер". Главное его понять. Эта машинка сбоила, когда клавиши пробивались с чрезмерной силой. Писарь четвертого дивизиона не умел дозировать удар, опыта не хватало, да и не любил он печатать — и у него часто клинило каретку. У меня только два раза, пока не понял, в чем проблема.
— Хорошо, — сказал Афанасьев. — Завтра бумажной работы будет немного. Но… Надо бы помочь товарищам. Ты не против слегка постучать на сторону, хе-хе?..
— Нам это выгодно? — нагло полюбопытствовал я.
— А ты как думаешь? — Афанасьев ухмыльнулся.
Я никак не думал. Я просто слышал, что однажды комиссия из штаба округа повысила оценку моему учебному артполку с "четырех" до "пяти" за две коробки клея ПВА. Хотя, по идее, в штабе Московского округа этого клея хоть задом ешь. Пока не склеится.
Может, это был всего лишь слух — про оценку. Но то, что они две коробки клея с собой уперли в столицу, видели многие. Зачем?!
Любят ли Слонопотамы поливинилацетатный клей?
И как они его любят?..
— Мне придется куда-то идти?
— Так я и отдам своего писаря! Все сюда принесут. И бумага у них есть, и копирка. Значит, договорились.
— Бедный Косяк, — сказал я искренне.
— Я его нагружу, и он не будет скучать без тебя, — пообещал Афанасьев.
Завтрак оказался вполне съедобным. Мы заварили чаю и стали решать, слопать еще по баночке из сухого пайка, или не надо. Пришли к выводу, что пока обойдемся, а там видно будет. Если удастся консервы сэкономить — по возвращении в бригаду честно поделим.
После завтрака в дверь кунга деликатно постучали. Я выглянул. Там стоял давешний подполковник-посредник.
— Доброе утро! — сказал он. — А не найдется ли у вас газеты "Красная Звезда"?
— Э-э… — вопрос меня несколько ошарашил, потом я сообразил, в чем дело. — Вам почитать — или как?..