Осада, или Шахматы со смертью
Шрифт:
Выпрямившись, Тисон поднимает лицо к черному небу, нависшему над двором замка. Скопления темных туч закрывают луну и едва ли не все звезды, хотя кое-где, там и тут все же заметно ледяное мерцание, отчего ночь словно бы становится еще холоднее. Запрокинув голову, Рохелио Тисон некоторое время стоит неподвижно, с незакуренной сигарой во рту. Потом доходит до пролома в стене и передает фонарь полицейскому.
— Поищите башмаки этой бедняги… Должны быть где-то неподалеку.
Капрал растерянно моргает:
— Башмаки, сеньор комиссар?
— Да, вашу мать! Башмаки! Я что, по-китайски говорю? Шевелись! Оба!
Он выходит на улицу Силенсио,
Постояв так несколько минут, отступает под свод арки, чиркает спичкой о стену и собирается наконец прикурить сигару, которую все это время держал во рту. Загораживая огонек ладонью, несет его к лицу, но вдруг, передумав, гасит. Чтобы найти то, что ищет — если это и вправду существует, — нужно обострить нюх, насторожить все остальные чувства. И потому прячет сигару в портсигар и медленно идет по улице Силенсио, внимательно и осторожно, как выслеживающий дичь охотник, стараясь сквозь стук своих каблуков уловить все, что можно услышать ли, почувствовать в темных провалах и впадинах города. Он сам не мог бы сказать, что ищет. Пустоту, быть может. Или запах. Дуновение бриза или внезапное его отсутствие.
Он пытается высчитать, куда и когда упадет первая бомба.
13
За беломраморным фасадом с черными буквами «Кафе дель Коррео», за открытой настежь дверью, за одной из арок, ведущих в окруженный колоннами внутренний дворик, комиссар Тисон и профессор Барруль доигрывают вторую партию. На клетках доски медленно остывает жар битвы: белый король безжалостно стиснут конем и королевой. Чуть поодаль две пешки, растерянно переглядываясь, блокируют друг друга. Тисон зализывает раны, однако разговор идет о другом. И о том, что происходит на другой доске.
— Она упала вон там, профессор. Пять часов спустя. На углу улицы Силенсио, как раз рядом с аркой Гуардиамаринас… В тридцати шагах по прямой от плаца, где была обнаружена убитая.
Иполито Барруль, протирая стекла платком, внимательно слушает. Они сидят за своим обычным столиком: Тисон вплотную придвинул стул к стене, вытянул ноги под столом. Перед каждым, среди съеденных фигур, — чашечки кофе и стаканы с водой.
— Эта бомба — была. И та, что упала у часовни Дивина Пастора, — тоже. А на улицу Лаурель, где тоже обнаружили погибшую девушку, никакая бомба тем не менее не падала. Ни раньше, ни потом. Это частично меняет дело. Путает, так сказать, схему.
— Не согласен, — возражает профессор. — Это может означать всего лишь, что и убийца не застрахован от ошибки. Что и его метод — или назовите его как хотите — несовершенен.
— Но есть места… — неуверенно перебивает Тисон.
Профессор, внимательно глядя на него, ждет продолжения.
— Есть такие места… — продолжает комиссар. — Я заметил их. И условия в этих местах — другие.
Барруль задумчиво кивает. После резни и бойни на шахматной доске лошадиное
— Понимаю, — говорит он. — И вы уже не в первый раз говорите мне об этом. Как давно вы носитесь с этой идеей? Несколько недель?
— Несколько месяцев. И с каждым днем убеждаюсь в своей правоте.
Барруль мотает головой, тряся седеющей гривой. Потом аккуратно поправляет очки.
— Может быть, тут как с «Аянтом»? Или как с пойманным вами шпионом… Идея, которой вы одержимы, туманит ваш разум. Ложные приметы ведут к ошибочным выводам. Это ненаучно. Это впору какому-нибудь романисту. И знаете ли что?.. Для хорошего полицейского у вас чересчур богатое воображение.
— Менять профессию все равно уже поздно.
Реплику встречает быстрая сочувственная усмешка Барруля. Потом он показывает на шахматную доску. Кое-что в вас мне открылось благодаря этому. И я сомневаюсь, что словом «выдумщик» можно охарактеризовать вас исчерпывающе. Я сказал, что у вас — богатое воображение? Нет. Скорей наоборот. В игре вы проявляете редкостное чутье, ну или назовем это интуицией. Вы умеете видеть. Когда сидите напротив, вы — отнюдь не сочинитель романов. Вы — не из тех, кто делает эффектно-красивые и глупые ходы, облегчая противнику победу.
— И потому я наслаждаюсь, играя с вами, — заключает Барруль. — Вы не выдерживаете методичной осады.
Тисон закуривает сигару, добавляя своего дыму к плотному сизому облаку, висящему в воздухе под застекленной крышей, откуда, золотя верхний этаж, льется послеполуденный свет. Потом комиссар обводит присутствующих подозрительным взглядом — убеждается, что здесь нет нескромных ушей. Как обычно, в патио много посетителей, сидящих за столиками в деревянных и плетеных креслах. Хозяин, Пако Селис, зорко следит за всем происходящим из дверей на кухню; лакеи в белых передниках снуют по залу с кофейниками, кувшинчиками шоколада и стаканами с водой. За ближайшим столом в молчании читают газеты четверо — один из них священник. Соседство не беспокоит комиссара: эти господа — члены Испанской академии, бежавшие в Кадис из столицы. Завсегдатаи «Коррео», почему Тисон и знает их в лицо. А падре — дон Хоакин Лоренсо Вильянуэва — депутат кортесов от Валенсии, ярый сторонник конституции и, тонзуре вопреки, придерживается самых либеральных воззрений. Напротив сидит дон Диего Клеменсин — этот пятидесятилетний эрудит сейчас зарабатывает себе на жизнь, редактируя правительственную «Гасета де Рехенсия».
— Есть, есть такие места… — настойчиво и уверенно повторяет Тисон. — Особые места.
Умные глаза профессора, кажущиеся за стеклами очков меньше, чем на самом деле, осторожно смотрят на него из-под полуприкрытых век.
— Вы говорите «места»?
— Да.
— Ну что ж, может быть, в этом и есть нечто здравое…
Есть научная основа, поясняет он. Великие ученые упоминали порой что-то подобное. Дело в том, что наука, изучающая климат, — метеорология — пребывает пока в зачаточном состоянии, равно как и астрономия. Однако не вызывает сомнений, что существуют атмосферные феномены, присущие тому или иному конкретному месту. Солнечное тепло, к примеру, воздействует на поверхность земли и на окружающий ее воздух, и колебания температуры влияют на многое, включая зарождение бурь и штормов в определенных участках атмосферы.