Осада
Шрифт:
Взяла потир со стола. Неофит протянул руку, будто желая остановить царевну.
— Чаша была ее любимым сокровищем. Это подарок отца. Императрица-мать попросила вас сохранить чашу для меня?
— Императрица, да… в общем, она… чтобы после смерти…
— Не важно, — перебила София запинавшегося Неофита. — Я рада найти чашу здесь. Для меня это драгоценный подарок. Если бы вы ее не уберегли, она бы уже превратилась в монеты императорской казны. Спасибо.
София взяла потир и направилась к дверям. Неофит рванулся — будто хотел выхватить
— Спасибо вам за доброту ко мне и Елене, — сказала София холодно. — Теперь мне нужно вас оставить.
— Но вам нельзя, ведь чаша… — Неофит запнулся. — Впрочем, если потир станет для вас утешением, то пожалуйста, царевна!
— Сохрани вас Господь!
— И вас, царевна. — Неофит перекрестил ее. — Алия проводит вас.
Послушник ждал в коридоре. Идя вместе с Алией к притвору, София спросила:
— Ты часто разносишь письма отца Неофита?
— Да. — Парнишка кивнул.
— Можно ли узнать кому?
Послушник замялся.
София ступила ближе, взяла его за руку. Тот покраснел.
— Мне просто любопытно.
— Мн-ногим, — выговорил, дрожа. — Императрице-матери, патриарху Мамме, отцу Геннадию…
Ага, Геннадию. Вот и не знала, что Неофит связан с ним.
— Спасибо, Алия, — сказала София, отпуская руку.
В карете, возвращаясь во дворец, она понюхала чашу. Та слегка пахла миндалем. Странно. Провела пальцем по дну, облизнула — ничего особенного, лишь сладковатая горечь высохшего вина.
Вечером Софии стало дурно. Многократно тошнило — даже после того, как желудок исторгнул все содержимое. Наконец измученная София провалилась в лихорадочный сон. В кошмаре явился ей золотой потир, и края его пылали красным огнем. Во сне София взяла чашу и пила из нее, а та оказалась с кровью. В кошмар пришел Неофит и потребовал пить до дна. Когда она допила, кровь потекла по щекам, и сон кончился. Проснулась, огляделась судорожно — потир стоял на столике у кровати, там же, где был оставлен вечером. София потянулась взять его и опрокинула неловким движением. Она вздохнула с облегчением — чаша оказалась пустой. Царевна вздрогнула, отвернулась, стараясь успокоиться и заснуть, но кошмар не отпускал.
Наутро София проснулась со страшной головной болью, ощущая тяжесть во всем теле. Не сомневалась: сон был вещий, смысл его виделся ясно — чаша отравлена. Вот объяснение и недомогания царевны, и внезапной смерти императрицы-матери. А если Елену отравили, то ответствен лишь один человек, и это не бедняга Неофит. Ему-то нет никакой выгоды от смерти императрицы-матери. Виновен Геннадий, и только он.
Подтвердить подозрения будет не просто. Чтобы добраться до Геннадия, придется шантажировать Неофитом, а с этим в одиночку не справишься. За помощью можно обратиться лишь к одному человеку: Луке Нотару, будущему мужу. Константин назначил свадьбу на сентябрь, а потому, кроме своего духовника, София могла свободно видеться лишь с Нотаром. Царевна быстро набросала записку, призывая мегадуку явиться в ее покои следующим утром. Конечно, вовлекать Нотара было рискованно, ведь он считался непреклонным противником унии и союзником Геннадия. Тем не менее именно его помощь была единственным способом отомстить за смерть Елены.
На следующий день Лука Нотар явился точно в условленное время.
— Царевна София, я приятно удивлен вашим приглашением, — сказал, поклонившись. — Чему обязан такой честью?
— Я должна поговорить с вами о чрезвычайно важном деле, причем наедине.
— Наедине? — Нотар скабрезно ухмыльнулся.
— Да, мы поговорим в саду.
Нотар кивнул и пошел вслед за Софией к усаженным розами клумбам во дворе. Так можно было переговорить с глазу на глаз — правда, под бдительным присмотром служанки. Они прошли по засыпанной щебнем дорожке в глубь сада, и когда София уверилась, что никто посторонний не расслышит, произнесла вполголоса:
— Мне нужна ваша помощь!
— Я к вашим услугам.
— Я знаю, что вы поддерживаете Геннадия в его желании сместить патриарха Мамму. Но вы должны оборвать связи с ним. Геннадий до крайности опасен.
— Что значит «опасен»?
— Я объясню — но поклянитесь, что никому не расскажете.
Нотар замолчал.
— Клянусь — это не затронет вашу честь!
— Хорошо, тогда я клянусь, — согласился Нотар.
— Я обнаружила причину смерти императрицы-матери.
— Причину? Да она болела несколько месяцев! Умерла просто от старости.
— Нет, ее отравили!
— Кто вам сказал? — спросил Нотар, но в его голосе удивления не слышалось.
— Никто. — София вынула золотой потир императрицы-матери из маленькой сумки, какую все время держала в руках, и передала потир мегадуке.
— Это потир Елены. Думаю, ее духовник Неофит использовал эту вещь, чтобы отравить императрицу-мать.
— Почему вы так думаете? — спросил Лука настороженно.
— Понюхайте!
— Пахнет миндалем.
— Отчего же чаше, где бывало только вино, пахнуть миндалем? Я всего лишь лизнула осадок на дне, и вчера мне стало очень плохо.
— Но с какой стати Неофиту желать смерти императрицы-матери?
— Ему не с чего, но у Геннадия много причин хотеть смерти Елены. Неофит подчинялся Геннадию, а тот способен на что угодно ради недопущения унии — даже на убийство.
— Понятно, — произнес задумчиво Нотар, рассматривая чашу. — И чего же вы хотите от меня?
— Завтра мы вместе пойдем к Неофиту, и вы убедите его выдать Геннадия. Как — угрозой ли, деньгами или пыткой — неважно. Когда он выдаст, обратитесь к Константину, расскажите о Геннадии и сообщите, что более не противитесь унии.
Нотар хотел возразить, но София не позволила.
— Можете не соглашаться принять условия Папы, я не настаиваю — но хотя бы склонитесь к компромиссу! Вы же поклялись в верности Константину. Если на самом деле дорожите честью — сдержите клятву! Обеспечьте императору поддержку знати!