Осажденная крепость. Нерассказанная история первой холодной войны

Млечин Леонид Михайлович

Весь дипломатический корпус увидел, как Сталин обнял за плечи немецкого посла Шуленбурга и попросил его позаботиться о том, чтобы Германия и Советский Союз и дальше оставались друзьями. Затем Сталин повернулся к немецкому полковнику Хансу Кребсу, исполнявшему обязанности военного атташе, и пожал ему руку со словами:

— Мы останемся друзьями, что бы ни случилось.

Геббельс записал в дневнике: «Как хорошо обладать силой! Сталин явно не хочет знакомиться с германскими танками… Я провел весь день в лихорадочном ощущении счастья. Какое воскресение

из долгой зимней ночи!»

17 апреля 1941 года югославская армия капитулировала. Третий рейх находился в зените могущества. «Для немецкого солдата нет невозможного» — этими словами заканчивалась сводка вермахта, где подводились итоги боевых действий на Балканах и в Северной Африке.

«4 мая, в шесть вечера, — вспоминал адъютант Гитлера, — состоялось обычное после каждой успешной кампании выступление фюрера в рейхстаге. Подчеркнув мощь и выдающиеся успехи вермахта, Гитлер сказал: «Сорок первому году суждено войти в историю как году нашего величайшего триумфа…»

Но Гитлер не сказал, что оккупация Югославии заставила его отложить нападение на Советский Союз на четыре недели. И этот потерянный фюрером месяц и имел большое значение для нашей страны….

Как раз на следующий день в Москве Шуленбург объяснял Деканозову, в каком бешенстве Гитлер из-за истории с Югославией.

«Германия как великая держава, — говорил немецкий посол, — не могла терпеть действий югославского правительства, которое по прошествии всего лишь нескольких часов после подписания пакта с Германией посадило в тюрьму министров, подписавших этот пакт… У Гитлера остался неприятный осадок от действий советского правительства, заключившего договор с Югославией. У него создалось впечатление, что Советский Союз стремится препятствовать осуществлению Германией своих жизненных интересов».

Шуленбург предупредил советского посла, что не имеет указаний из Берлина и ведет эту беседу в частном порядке. Но Деканозов просто не мог поверить, что немецкие дипломаты затеяли подобный разговор на свой страх и риск! И счел их слова попыткой спровоцировать советское правительство на какой-то опасный шаг.

Тем не менее Деканозов доложил Молотову: «По мнению Шуленбурга, слухи о предстоящей войне Советского Союза с Германией являются «взрывчатым веществом» и их надо пресечь, «сломать им острие»… Шуленбург несколько раз повторял мысль, что следует что-то предпринять, чтобы пресечь слухи…»

Вечером того же 5 мая 1941 года в Кремле состоялся традиционный прием для выпускников и преподавателей шестнадцати военных академий и девяти военных факультетов гражданских учебных заведений. На приеме выступил Сталин.

Речь не опубликовали. Иностранные дипломаты и журналисты, работавшие в Москве, пытались выяснить, что именно сказал вождь военным. Советская разведка организовала утечку информации, точнее, дезинформации, специально для германского посольства. Шуленбург сообщил в Берлин, что Сталин, сопоставив силы Красной армии и вермахта, «старался подготовить своих приверженцев к новому компромиссу

с Германией».

В реальности речь носила прямо противоположный характер. Сталин пренебрежительно говорил о вермахте и превозносил успехи Красной армии. Многие историки даже увидели в его словах призыв к превентивной войне против Германии. Но Сталин объяснил соратникам:

— Я сказал это, чтобы подбодрить присутствующих, чтобы они думали о победе, а не о непобедимости немецкой армии, о чем трубят газеты всего мира.

Немецкие победы на Западе произвели сильное впечатление. Сталин успокаивал своих командиров. И заодно напомнил им, что Германия — потенциальный противник. Это не означало, что война вот-вот начнется. Красная армия должна постепенно готовиться к тому, чтобы в какой-то момент перехватить у Гитлера военную инициативу.

На следующий день, 6 мая, в газетах был опубликован указ президиума Верховного Совета СССР о назначении Сталина председателем Совета народных комиссаров. Он сделал себя главой правительства, в частности, с прицелом на зарубежные поездки. Конечно, в мире никто не заблуждался относительно его реальной роли. Но с протокольной точки зрения генерального секретаря партии нельзя было принять с официальным визитом. Роль главы правительства позволяла Сталину поехать за границу, где он не был с дореволюционных времен.

В Москве обсуждался вопрос о том, что Сталину есть смысл самому побывать в Берлине и объясниться с Гитлером. Ситуация с каждым днем становилась все сложнее. Советские военные нервничали, видя, как немецкие войска концентрируются на западных границах Советского Союза.

9 мая состоялась вторая беседа послов. На сей раз угощал Деканозов. Шуленбург пришел на встречу воодушевленный. Он считал, что назначение Сталина главой правительства открывает неожиданную возможность для активной дипломатии, которая снимет угрозу войны.

«По мнению Шуленбурга, — доложил Молотову Деканозов, — Сталин мог бы в связи со своим назначением обратиться с письмами к руководящим политическим деятелям дружественных СССР стран, например, к Мацуока, Муссолини и Гитлеру. В письме Гитлеру могло быть сказано, что до Сталина дошли сведения о слухах по поводу якобы имеющегося обострения советско-германских отношений и даже возможности конфликта. Для противодействия этим слухам Сталин предлагает издать совместное коммюнике. На это последовал бы ответ фюрера, и вопрос, по мнению Шуленбурга, был бы разрешен…»

Незадолго до встречи двух послов резидентура советской внешней разведки в Берлине сообщила в Москву, что, судя по всему, Гитлер предъявит некий ультиматум, который станет основой для новых переговоров. Поэтому предложение Шуленбурга и восприняли как начало этого нового тура переговоров.

Идея организовать обмен письмами, чтобы решить накопившиеся проблемы, Сталину понравилась. Встреча с Гитлером, поездка Молотова в Берлин или нацистского министра иностранных дел Риббентропа в Москву казались реальными…