Осажденная крепость. Нерассказанная история первой холодной войны
Шрифт:
Выступление чехов и словаков стало сигналом для всех антибольшевистских сил, которые только и ждали момента, чтобы сквитаться за поражение в октябре семнадцатого. Чешско-словацкие войска встречали тогда — без преувеличения — как Богом посланных избавителей.
Временное Сибирское правительство 30 июня 1918 года обратилось к «Доблестным чехо-словацким эшелонам»:
«Братья чехи и словаки!
Война забросила вас в далекую от вашей родины Сибирь, где значительная часть населения связана с вами узами национального родства. Судьба объединила нас в борьбе против общего врага… Временное Сибирское правительство
Все радовались, но это было лишь начало Гражданской войны.
Временное Сибирское правительство обратилось к населению: «Граждане! Сибирь очищается от большевиков; они бегут, унося с собой все, что можно захватить. Ярмо нового самодержавия уничтожено, Сибирь вновь свободна… Согласно постановлению Чрезвычайного Сибирского областного центра устанавливаются цвета — белый и зеленый — флага автономной Сибири — эмблема снегов и лесов сибирских».
4 июня 1918 года Временное Сибирское правительство приняло декларацию «О государственной самостоятельности Сибири»:
«Российской государственности как таковой уже не существует, ибо значительная часть территории фактически оккупирована Германией и Австро-Венгрией, а другая захвачена узурпаторами — большевиками. Характер дальнейших взаимоотношений между Сибирью и Европейской Россией будет определен Всесибирским и Всероссийским Учредительными собраниями».
Аннулировали декреты советской власти. Объявили полную свободу экономической деятельности. Запретили военно-полевые суды. Либерально-демократическое правительство имело все шансы получить народную поддержку.
14 июля 1918 года в помещении омской биржи открылся первый сибирский съезд торгово-промышленных организаций. По поручению правительства на съезде выступил министр юстиции Григорий Борисович Патушинский (юрист по профессии, он добровольцем ушел на фронт, воевал в составе 19-го Сибирского полка, орденоносец):
— Мы восстановим все пути, воздвигнем новые мосты взамен разрушенных, пророем вновь тоннели. Ценой неимоверных усилий, ценой жизней наших доведем наш государственный поезд до конечного пункта, до станции, над фронтоном которой горят огненные слова: «Возрождение Великой России, свобода и счастье народов автономной Сибири и лучезарные начала народоправства».
Газета «Омский вестник» писала:
«Г. Патушинский от имени правительства мужественно бросил в глаза политически наивным участникам этого съезда самую подлинную правду. За всю многоглаголивую русскую революцию более искренней речи от представителя правительства, подобно речи г. Патушинского, как будто бы невозможно и припомнить…
Ошарашенные этой речью торгово-промышленники не могли, конечно, не только оценить, но даже и просто понять всей политической глубины неожиданно искренней и правдивой речи представителя правительства. При такой весьма смелой и в государственном отношении единственно правильной тактике Сибирского правительства невольно как-то приходится думать, что подлинно демократическое правительство по образцу американского вполне возможно и в странных русских условиях».
Но демократические силы оказались слабы в
— Не доросла Сибирь до демократии!
В сентябре 1918 года собравшиеся в Уфе представители разных антибольшевистских политических партий и организаций образовали Всероссийское Временное правительство. На французский манер его называли Директорией.
Председателем избрали правого эсера Николая Дмитриевича Авксентьева. Европейски образованный, доктор философии, он был председателем исполкома Всероссийского совета крестьянских депутатов, министром внутренних дел во Временном правительстве, депутатом Учредительного собрания, членом Петроградского совета. После Октябрьской революции большевики его три месяца продержали в Петропавловской крепости.
Военные не приняли Авксентьева. Считали вторым Керенским — прекраснодушным говоруном, требовали заменить его сильной личностью. В переполненном Омске для правительства не нашлось места, и оно расположилось в вагонах прямо на железнодорожной ветке. Поэтому о Директории презрительно говорили:
— Воробьиное правительство, уселось на ветке — на него дунешь, оно слетит.
«Омск, — вспоминал лидер эсеров Виктор Михайлович Чернов, — был набит «до отказу» офицерами, у которых солдаты на фронте сорвали погоны, фабрикантами, которых рабочие вывезли на тачке, помещиками, чьи земли поделили… В этой бытовой и политической тесноте и давке царила спертая атмосфера лихорадочной борьбы разочарованных честолюбий, горечи обманутых надежд, интриг и подвохов. Здесь кишмя кишели просто спекулянты вперемежку со спекулянтами политическими, бандиты просто и бандиты официальные. Здесь неудобные люди исчезали среди бела дня бесследно, похищенные или убитые неизвестно кем…»
Главу Директории предупреждали, что, отправившись в Омск, они сунут голову в волчью пасть.
— Ничего, — хладнокровно отвечал Авксентьев, — надеюсь, волк подавится.
Чешские офицеры предлагали ему предварительно провести полную расчистку города от переворотчиков и атаманов. Авксентьев отказался, нелюбезно заметив:
— Я не хочу заводить собственных латышей.
Латышские полки в ту пору играли роль кремлевской гвардии, и в антибольшевистском лагере их ненавидели.
Офицерский корпус Сибири не принял Директорию, не желал подчиняться либеральным демократам. Демократическая власть казалась слабой, безвольной. Не только военные, но и политики пришли к выводу, что страной должен править диктатор до полного наведения в России порядка. Идея демократической контрреволюции сгорела в пламени Гражданской войны.
«Заговорщикам, — вспоминал Виктор Чернов, — недоставало человека, который бы мог послужить, так сказать, «живым знаменем» русского бонапартизма».
И тут в Омске появился адмирал Колчак.
Задача военного министра состояла в том, чтобы комплектовать, обучать и снабжать действующую армию. Александр Васильевич желал командовать войсками. Но действующая армия подчинялась не министру, а главнокомандующему генерал-лейтенанту Василию Георгиевичу Болдыреву. А с Болдыревым они не сошлись.