Осажденная крепость
Шрифт:
Стоя в тени, Чжао слышал, как она наказывала служанке:
— Я вернусь вместе с хозяином, ты уж постарайся спать не слишком крепко.
Во время прогулки госпожа Ван расспрашивала Чжао о его семье, почему он до сих пор не женат, была ли у него возлюбленная («только не обманывайте — я же знаю, что была»). Чжао начал было в общих чертах рассказывать о своих отношениях с Су Вэньвань, но пристрастные расспросы спутницы вынудили его выложить все подробности. За беседой они не заметили, как снова оказались у дома Ванов.
— Ой, я
— Которая, наверное, вам надоела. Рассказы, подобные моему, интересны только самим влюбленным, постороннему же слуху они кажутся весьма банальными. Утверждаю по собственному опыту.
— Нет, я слушала с большим интересом, но я могла бы дать вам один совет.
Чжао выразил готовность выслушать его, но госпожа Ван сказала, что уже передумала и что ей пора домой. Чжао преградил ей дорогу. Тогда его спутница отшвырнула ногой камушек и сказала:
— Запомните: никогда не следует расхваливать одну женщину перед другой (от неожиданности Чжао поперхнулся, в глазах у него помутнело). И уж вовсе не подобает такой вспыльчивой и острой на язык, как я, выслушивать, что ваша подруга была мягкой и нежной…
— Вы меня неправильно поняли, я вовсе не сравнивал вас. Сказать по правде, мне кажется, между вами есть нечто общее…
Госпожа Ван отвела его руку, преграждавшую ей путь, и воскликнула:
— Неправда! Неправда! У меня нет ничего общего ни с кем.
Но тут совсем близко раздались голоса, и собеседники отпрянули друг от друга.
Тяжело дышавший Ван Чухоу еле поспевал за более молодым Гао Суннянем. Они молчали всю дорогу. Приближаясь к дому Ванов, ректор различил во тьме две фигуры, совсем близко одна к другой, и устремился к ним. Ван услышал, что голосу его жены вторит чей-то мужской, и глаза его застлала красная пелена. Синьмэй хотел было уйти, но тут на его плечо грубо опустилась чья-то рука, послышалось учащенное дыхание госпожи Ван. Обернувшись, он увидел на расстоянии какого-нибудь вершка от собственного лица оскалившуюся физиономию Гао Сунняня. Охваченный испугом и стыдом, он сбросил руку ректора со своего плеча. А тот, разглядев, кто стоит перед ним, закричал:
— Какое безобразие! Как вы посмели!
Ван Чухоу крепко ухватился за жену и, задыхаясь, интеллигентно бранил Синьмэя:
— Так вот оно что! Чжао Синьмэй, вы — бессовестная личность! Вы — недостойный тип! Вы — соблазнитель замужней женщины, и не смейте отпираться — я сам видел, как вы обнимались…
Здесь голос окончательно изменил ему. Синьмэй хотел было возразить, но сдержал себя. В это время госпожа Ван вырвалась из рук мужа и воскликнула необычно высоким голосом, стараясь скрыть свою дрожь:
— Может быть, поговорим в комнате? У меня ноги устали от долгого стояния!
С этими словами она дернула звонок. Все оторопели от неожиданности и покорно поплелись за ней внутрь дома. Синьмэй,
— Нет уж, извольте остаться, пока все и до конца не будет выяснено.
Войдя в гостиную, госпожа Ван опустилась в самое удобное кресло и велела служанке принести чаю. Мужчины остались на ногах. Ван, вздыхая, бегал из конца в конец комнаты, Чжао растерянно стоял с опущенной головой, а Гао, заложив руки за спину, делал вид, что рассматривает картины на стене. Когда служанка принесла чай, хозяйка грубо отослала ее спать, отпила глоток и медленно сказала:
— Ну, что вы хотели выяснить? Спрашивайте, а то уже поздно. Синьмэй, сколько сейчас времени? У меня нет при себе часов.
Синьмэй сделал вид, что не слышал вопроса. Гао Суннянь зло посмотрел на него и полез было за своими часами, но тут Ван подскочил к столу и хлопнул по нему кулаком — точь-в-точь судья старых времен, предварявший объявление приговора ударом особой дощечки по столу.
— Я запрещаю тебе разговаривать с этим господином! — зарычал он. — Говори правду: какие между вами отношения?
— Я что-то не могу припомнить. Синьмэй, какие между нами отношения?
Синьмэй вконец растерялся. Вне себя от гнева, Гао стал размахивать перед ним кулаками. Ван еще раз ударил по столу и закричал:
— Говори! Говори скорее! — Он украдкой погладил о бедро ушибленную ладонь.
— Ах, ты хочешь правды? Изволь. Только лучше бы ты не допытывался — ты же все видел, все понял. А от расспросов, кроме лишнего позора, ничего не будет.
Ван как бешеный бросился на жену, но был остановлен ректором:
— Успокойтесь, успокойтесь. Лучше выясните все до конца.
Синьмэй протянул руки к госпоже Ван:
— Зачем вы на себя наговариваете? Умоляю вас! Господин Ван, поверьте, между нами ничего такого не было. В сегодняшнем недоразумении виноват один я, сейчас я все объясню!
Госпожа Ван рассмеялась неестественным смехом:
— Значит, у тебя храбрости нет ни на столько (она сделала соответствующий жест двумя пальцами)? Значит, ты совсем перетрусил? Нет, сегодня тебе не отвертеться! Ха-ха! А вы, господин ректор, чего влезаете не в свое дело? Ревнуете? Завидуете, что не вам досталось? Мы ведь сегодня обо всем говорим начистоту, не правда ли, господин ректор?
Чжао расширенными глазами посмотрел на сжавшегося в комок Гао Сунняня и, резко повернувшись, вышел. Ван тоже смотрел на ректора и не смог задержать Синьмэя. Вслед ему несся нервный смех госпожи Ван.
Фан еще не спал, когда к нему ворвался Чжао — весь красный, шатающийся, как пьяный. Не дожидаясь вопроса, он закричал:
— Хунцзянь, я должен немедленно уехать отсюда, я не могу здесь оставаться!
Перепуганный Фан подбежал, положил руку на плечо приятелю и стал расспрашивать, что случилось. Чжао рассказал. «Плохо дело!» — отметил про себя Фан, а вслух сказал: