Оседлавший Бурю
Шрифт:
Ледяной Кай продумал все. На правый фланг был послан Ферсон со строгим приказом избегать любых действий, если атака не будет направлена непосредственно на них. Всех прочих разместили так, чтобы они не успели подойти к Бакману в решающий момент.
План сработал бы безупречно, если бы не одна мелкая деталь. Гэз Макон.
Из-за него Бакман одержал частичную победу, и Ледяному Каю пришлось отравить старика, что делать совершенно не хотелось. Старый солдат заслуживал погибнуть на поле боя.
Теперь, глядя на распятое тело Ферсона, Кай чувствовал, как его переполняет ярость. Впервые увидев Гэза Макона вблизи, посмотрев в его разноцветные глаза,
Я уйду с радостью, Ледяной Кай. Тебе будет много хуже, когда ты повстречаешь человека с золотым глазом.
Если бы не Мойдарт, он убил бы его еще тогда, при первой встрече.
Север скрывал источник беспредельной власти. Ледяной Кай понимал это, хотя и не знал, откуда взялось это понимание. Это чувство приходило, когда, приняв все необходимые решения, он выпускал державу из рук и погружался в странные сны, пробудившись от которых, чувствовал себя уставшим еще больше, чем прежде, и не мог вспомнить, что ему снилось. Все чаще он ловил себя на том, что мысленным взором рисует горы, которых никогда прежде не видел. В такие моменты его переполняла необъяснимая тоска.
Весь последний год он пытался добиться встречи с Мойдартом, посылая ему одно приглашение за другим и каждый раз получая учтивый отказ. Кай планировал взять с собой державу, весной самому нанести визит старику, исцелить его раны и вовлечь в братство.
Мойдарт стал бы бесценным союзником.
Как жаль, что столь достойный человек проклят таким сыном, как Гэз Макон!
8
Аптекаря Рамуса всегда удивляла ирония судьбы. Он был невысок, лысоват, близорук и за все пятьдесят лет жизни ни одной живой душе не пожелал ничего дурного. Его жизнь состояла в служении другим, сборе лекарственных трав, облегчении чужих страданий и исцелении болезней. Он очень удивился бы, если бы узнал, насколько любим жителями Старых Холмов.
Проще говоря, если бы о нем спросили тех, кто был с ним знаком, они бы ответили: «Рамус хороший, добрый человек». Те, что наблюдательнее, вроде школьного учителя, Алтерита Шаддлера, добавили бы: «Застенчивый человек, не понимающий природы зла». И никто не знал его достаточно хорошо, чтобы сказать еще что-то. До недавних пор у него не было друзей. Он нечасто приглашал к себе гостей, не слушал и не распространял сплетни. Рамус был неизменно вежлив со всеми знакомыми, снимал серую шляпу перед женщинами и раскланивался с мужчинами. Его застенчивость даровала ему ту беспристрастность, благодаря которой пациенты могли не смущаясь описать самые интимные подробности своей болезни. Рамус тихо их выслушивал и прописывал лучшие из возможных лекарств.
Если бы кому-нибудь пришло в голову, что Рамус завяжет с кем-то дружбу, то он склонился бы к кандидатуре Алтерита Шаддлера, столь же застенчивого местного учителя. Однако на самом деле они редко разговаривали друг с другом.
Нет, внезапно возникшая на склоне лет дружба не имела никакого отношения к Алтериту Шаддлеру. Вот уже четыре года аптекарь питал симпатию к человеку, известному своей жестокостью, пренебрежением к человеческой жизни и бессердечным обращением с теми, кого он считал врагами.
Часто в бессонные ночи Рамус размышлял о том, как могла произойти такая нелепица. Эти мысли не покидали его и тогда, когда он сидел под картинами в галерее зимней резиденции Мойдарта и ждал, когда тот его примет.
Все началось четыре года назад. Мойдарт в очередной раз
Даже теперь Рамус не забыл ни слова из их разговора.
— Самым трудным было написать воду и добиться отражения в ней деревьев и гор. До всего пришлось доходить самому, учась на собственных ошибках. Хотите ее? — внезапно спросил Мойдарт, прерывая объяснения.
— Это шедевр, сир. Боюсь, я не могу позволить себе такой… — изумленно начал Рамус.
— Я не какой-нибудь крестьянин, которому приходится продавать плоды своего труда. Картина закончена. Мне она уже ни к чему.
— Благодарю вас, господин. Не знаю, что и сказать…
— Вам пора идти, мастер Рамус. У меня еще много дел. А картину вам принесут.
С тех пор она висела у Рамуса в маленькой гостиной, и именно из-за нее произошли те события, благодаря которым сейчас Рамус сидел, дожидаясь Мойдарта.
Год спустя вечный противник Мойдарта, граф Пинанс, чьи земли граничили с ним на юго-западе, тайно посетил Рамуса с так называемой «общественной жалобой». Пинанс, коренастый мужчина с крашенными в черный цвет волосами, прибыл поздно ночью в сопровождении двух верных вассалов. Рамус вежливо поприветствовал его, отвел в отдельную комнату и осмотрел. Пинанс был известен своими бурными любовными похождениями, слишком тесное общение с куртизанками привело его в плачевное, а на взгляд Рамуса — омерзительное состояние. Аптекарь нанес мазь и прописал обычный курс лечения. Пока Рамус отвешивал травы и выписывал рецепт, Пинанс смотрел на картину.
— Мне нравится эта безделица, — сказал он. — Продайте ее мне, аптекарь.
— Я не могу, милорд. Мне ее подарили.
— Я заплачу пятьдесят фунтов.
Рамус онемел от удивления. Такую сумму ему не заработать и за несколько лет.
— Я… Извините, милорд. Цена не имеет значения.
— Тогда познакомьте меня с художником, — улыбнулся Пинанс. — Он будет работать при моем дворе.
— Он очень замкнутый человек, милорд, но я могу связаться с ним от вашего имени.
Пинанс немного поразмыслил.
— Если он напишет что-нибудь похожее, то цена остается в силе. Богатых художников я еще не встречал, так что пусть поторопится с картиной до осени. И чтобы были горы, я люблю смотреть на горы.
— Хорошо, милорд, — печально ответил Рамус.
Когда Пинанс ушел, Рамус сел у камина и задумался. Как выкрутиться из столь незавидной ситуации? Пинанс не из тех, кому можно отказать, а Мойдарт вряд ли напишет картину для человека, которого ненавидит всей душой.
Все же Рамус пошел в замок и попросил аудиенции. Его провели в кабинет, и он встал у письменного стола, пытаясь взять себя в руки. Прежде его всегда призывали, и теперь он нервничал оттого, что пришел без приглашения.