Осел
Шрифт:
И вдруг он смиренно опустился к ногам Муссы. И звучал теперь уже не голос, говоривший о могуществе, а громоподобный шквал.
— Взгляните на меня, — сказал он. — Да, на меня, говорящего с вами. Я не знал, кто я, но однажды вы пробудили меня к жизни. В сущности, я обязан вам жизнью. В тот день
Но Мусса уже больше ничего не слушал. Он высвободился из объятий офицера и уже спускался по склону холма, по направлению к городу.
— Предатель, — бормотал он. — Я — предатель, единственный предатель.
Он шел, опустив руки, продирался сквозь кусты и рытвины, беспрерывно бормотал каким-то пустым, лишенным всякого выражения голосом:
— Предатель, я единственный предатель бога и людей.
Позади него померанцевые деревья внезапно окрасились кровавыми лучами солнца.
Толпа так и не узнала ни кто он такой, ни откуда пришел, ни что он делает. Она услышала только одно слово «предатель» (произнесенное бесстрастным голосом, быть может Муссой, но ведь офицер был там в первых рядах, как бы во главе своего батальона), и этого оказалось достаточно. Она схватила Муссу тысячью рук, взревела тысячью голосами.
И четыре раза толпой овладевало изумление. И с каждым разом голос ее менялся, становился визгливее, истеричнее, а потом смолк, словно паралич разбил десятки тысяч людей.
Когда они почувствовали, что Мусса не сопротивляется, они впервые пришли в изумление. Потом они изумились снова, увидев, как Мусса снял с себя солдатские ботинки и гимнастерку и надел их на раздетого и разутого бродягу, сидевшего на скамейке. После чего Мусса, успокоенный и просветленный, доверчиво отдался им в руки. И тут они изумились в третий раз. Толпа не любит, когда над ней насмехаются, а в эту минуту она остро почувствовала насмешку. Пассивность этого человека возмутила толпу, она поднялась, как огромная гидра, и чуть было не линчевала его на месте. Но кто-то заговорил о «правилах», и толпа покатилась дальше, вышла из города и обогнула кладбище.
Потом сверкнул огонек зажигалки, и распространился запах бензина. И люди изумились уже в последний раз. Бесчисленные голоса взметнулись к небу, словно взрывы, крича об ошибке, выкрикивая имя Муссы, взывая о помощи, вопя о святотатстве, голоса скрежещущие, безумные, дикие.
Неизвестно откуда появились ведра с водой, застучали о землю заступы и лопаты, в пылающий костер полетели комья земли в попытке потушить его, но было слишком поздно.
Последним ушел с места мученической смерти офицер. Он опустился на колени перед свежим земляным холмиком и проговорил важным, степенным, четким голосом:
— Они поставят вам прекрасный мавзолей. Теперь вы Принадлежите им и уже не можете от них убежать. Они обожают мертвецов.
Он больше ничего не сказал. Он внезапно поднял голову и внимательно прислушался. Когда он узнал звук рога, того самого, которым сзывают солдат, — он поднялся, встал навытяжку и бросился бегом в казарму.