Осень Овидия Назона(Историческая повесть)
Шрифт:
— За что? За что? — вопрошала Фабия. — Великий поэт обречен на смерть… как это случилось?
Когда Фабия узнала о возвращении Дориона, она велела ему явиться с пергаментом, чтобы написать Ливии письмо. Дорион не узнал молодой красивой Фабии. Перед ним была состарившаяся, изможденная женщина, сломленная горем.
Они долго сочиняли письмо Ливии, стараясь возможно яснее объяснить просьбу о помиловании. Фабия потребовала все книжки Овидия, чтобы найти подходящие цитаты, говорящие о его преданности императору. Но, вникая в сущность этих строк, она загоралась гневом и ненавистью к Цезарю и Ливии. Она бросала в огонь старательно написанный пергамент и, рыдая, прижимала к груди драгоценные свитки.
— Как найти нужные слова?
— Письма не помогут, — сказал Дорион. — Слова живого, страждущего человека сильнее письма. Если Ливия склонна к участию, если она способна повлиять и заставить Цезаря задуматься над совершенным злодейством, то только потому, что она увидит и поймет страдания преданной ей подруги.
— Ты прав, Дорион. Я пойду во дворец. Я вымолю прощение. Но для этого надо поправить здоровье. Надо набраться сил, чтобы с достоинством вести разговор. Ты прав, Дорион. Письмо не поможет.
Фабия умолкла и долго сидела в задумчивости. Дорион ждал приказаний.
— Я поручу тебе очень важное дело, — сказала наконец Фабия. — Случилось нечто ужасное не только с господином, но и с его прекрасной книгой. В ночь скорби и прощания Овидий Назон, потеряв веру в себя и людей, сжег свои «Метаморфозы».
— Великий Зевс! — воскликнул Дорион. Возможно ли это? И как теперь восстановить утерянное сокровище? Как страшны тираны. Прав был Платон, когда говорил, что «если бы открыть сердце тиранов, то оно оказалось бы все покрытым рубцами и ранами, следами жесткости, разврата, несправедливости, которые оставляют на душе такие же следы, какие производит на теле плеть палача…».
— Слова мудрого Платона справедливы, — промолвила Фабия. — Мне кажется, что я вижу эти рубцы на сердце императора Августа. Никогда прежде я бы не поверила в подобное, но сейчас это свершилось…
Она проговорила эти слова хриплым голосом, чужим голосом, и Дорион увидел слезы на ее глазах.
— Как я могу помочь горю, госпожа? — спросил, робея, Дорион. — Так безмерно горе, так ужасна ссылка. А тут еще гибель лучшего творения Овидия Назона. С каким горением он писал его. Бывало, диктует мне, и слова его звучат так страстно, словно на театральных подмостках. Глаза горят. Я гордился тем, что первым услышал прекрасные строки «Метаморфоз». Все, что я писал недавно, я вспомню и напишу, госпожа. Не сомневайся в моем усердии. У меня еще хранятся вощеные таблички с записями.
— Я не сомневаюсь, — сказала Фабия. — Я напишу письма друзьям Овидия Назона и попрошу их дать нам списки тех страниц, которые им довелось слышать или просто записать. Я знаю, что Котта Максим обладает блестящей памятью, он многое, может быть, запомнил, и тогда мы попросим его продиктовать тебе. Во имя справедливости, в честь нашего бедного господина, мы должны восстановить «Метаморфозы», они должны стать достоянием всех римлян. Хочет этого Август или не хочет, но мы это сделаем, Дорион. А когда твоя забота о «Метаморфозах» завершится успешно, я отпущу тебя. Я помню, что отец твой живет в Афинах. И ты, должно быть, пожелаешь вернуться к нему?
— Уже не в Афинах, госпожа. Отец мой вместе с сестрами покинули свое отечество. Они отправились в дальние края для лучшей жизни. Сейчас они на пути в Боспорское царство, в город Пантикапей, воздвигнутый греками у Понта Евксинского.
— А это близко от тех мест, куда отправился господин? — спросила Фабия с надеждой.
«Бедняжка, — подумал Дорион. — Она надеется на лучшее. Может быть, так и будет. Может быть, место ссылки совсем близко от Пантикапея и все мы, вместе с отцом и сестрами, будем заботиться о знаменитом поэте. Дело чести помочь ему в трудную минуту».
— Госпожа! — воскликнул переписчик. — Какая прекрасная мысль. Возможно, что место ссылки господина совсем близко от Пантикапея, тогда мы не оставим его, право же! Мы будем ждать вестей от господина. И как только узнаем, куда доставила его императорская стража, сразу же установим с ним связь.
— Скорее бы это свершилось, — вздохнула Фабия. — Однако скажи мне, Дорион, что ты знаешь о Пантикапее? Похож ли этот город на города Италии? Живут ли там просвещенные люди из греков и римлян? Как плохо, что мне ничего не известно о тех местах, где отныне будет жить великий Назон.
Фабия уже не скрывала слез. Каждая мысль о Назоне ранила ей сердце. Обида была так велика, что, казалось, не хватит сил ее перенести.
— Я слишком опечалена и не смогу сейчас слушать тебя, Дорион. Но очень скоро я попрошу тебя обо всем мне рассказать. Мне кажется, что не случайно твой отец покинул Афины и отправился к Понту Евксинскому. Твой отец сослужит нам службу. Я слышала о том, что он искусный переписчик и человек уважаемый.
— Отец с радостью поможет господину, — сказал Дорион. — Фемистокл хорошо знает прекрасные книги Овидия Назона. Он их читал и восхищался великим мастерством певца любви. Впрочем, я не знаю кого-либо из грамотных людей, кто бы не читал и не заучивал на память стихи Овидия Назона.
Прикрыв лицо руками, Фабия всхлипывала. Дориону было неловко, но он не решался уйти.
— Госпожа, — сказал он, — я отлично помню тех друзей господина, которым он читал строки из «Метаморфоз». Я помню Руфина и Секста Помпея. Как-то Мессалин пришел во время нашей работы и господин позволил ему посидеть и послушать, что диктует мне для новой книги. Мы восстановим потерянное сокровище.
— Вот и хорошо, Дорион. Займись делом. Запиши те строки, которые запомнил, а потом пойдешь к Котте Максиму с моим письмом.
СТРОКИ «МЕТАМОРФОЗ»
Расставшись с переписчиком, Фабия долго сидела в задумчивости. Горе сломило ее, горе показало ей изнанку жизни, над которой она никогда не задумывалась да и не знала, какова она. У нее словно перевернулись все понятия: о чести, о достоинстве, о справедливости и преданности. Все, что прежде казалось обычным, знакомым, выглядело сейчас пустым и ненужным. А то, что стало главным с того момента, как Овидий покинул свой дом, было загадочно и непонятно. Как жить теперь в этом пустом доме, где все напоминает о прежней счастливой жизни? Ведь случилось непоправимое. Любимая Фабия, украшение дома Назона и желанная гостья при дворце Цезаря, — никому не нужна, всеми покинута. Фабия обездолена. Фабия вдова при живом муже. Как перенести это горе?