Осень Овидия Назона(Историческая повесть)
Шрифт:
«Не мог же ты быть посланцем императора, негодная тварь, — подумал Дорион. — Кто-то из близких ко двору императора поручил тебе прибавить масла в огонь, соорудить клевету, которая опорочила бы прекрасное имя. И все это было задумано против прекрасного человека и поэта».
— Где же истина? Где правда? Где благородство? — воскликнул Дорион. — Кто защитит справедливость и накажет порок? Сколько великих умов задумывались над этим. И как случилось, что никто не нашел ответа? Как случилось, что порок торжествует?
Целый год Дорион переписывал строки «Метаморфоз». Целый год он наслаждался дивной поэзией Назона. Переписчик, давно знакомый с творчеством своего господина, словно прозрел и заново увидел красоту и музыку стихов.
Как хороша эта восточная легенда о Пираме и Тисбе, погибших во имя любви и преданности. Они увидели друг друга в щелке высокой стены, отделяющей соседние дома. Они шептали друг другу слова любви и были несчастны оттого, что родители препятствовали их браку. И вот они решились встретиться темной ночью у древней гробницы. Как прекрасно все удалось! Красавица Тисба первая пришла к шелковичному дереву и вдруг увидела разъяренную львицу, обрызганную свежей кровью быка. Львица насытилась и устремилась к ручью, бегущему у подножия шелковицы. Бедная Тисба в страхе побежала к ближайшей пещере и по дороге уронила свое покрывало. Львица вцепилась в покрывало, изорвала его, измазала бычьей кровью и убежала. А тем временем появился Пирам. Увидев обагренное кровью покрывало, он в отчаянии решается пронзить себя кинжалом. Мысленно попрощавшись с Тисбой, виня себя в ее гибели, Пирам упал замертво. Белоснежные ягоды шелковицы окрасились в пурпурный цвет.
Когда Тисба вышла из пещеры, чтобы встретиться с Пирамом, она не узнала того дерева, под которым прежде стояла. Она искала Пирама и вдруг увидела его распростертое тело, а рядом разорванное покрывало. Девушка поняла причину несчастья и решила пронзить себя тем же кинжалом, потому что жизнь без возлюбленного была бессмысленна. В память об этой бессмертной любви ягоды шелковицы приобрели черный цвет, в знак печали.
«Вместе накройте землею, единым накройте курганом Тех, кто был связан любовью и жизни последним мгновеньем» [9]9
Перевод Е. Винавер.
— писал поэт. А Дорион, переписывая эти строки, плакал.
Целый год Фабия и Дорион посвятили поискам утерянных страниц «Метаморфоз». Долго дожидались они вестей от Овидия Назона, и неизвестно было, добрался он до диких берегов Понта или погиб в пути. За это время Фабия не раз посещала императрицу Ливию во дворце теперь ненавистного Августа. Но все ее попытки получить прощение ни к чему не привели. Ливия умело отодвигала неприятный ей разговор, а Фабия терпеливо ждала лучшего случая, когда подруга будет благосклонней и внимательно выслушает ее. Ливия никогда, ни разу не спросила Фабию, есть ли вести от Овидия Назона, и это невнимание о многом говорило бедной Фабии. Ей стоило больших трудов заставить себя приходить во дворец с прежней уверенностью, с прежним изяществом, в роскошных одеждах. Она не знала, о чем говорить. Теперь она была далека от дворцовых интриг, она видела в каждом взоре осуждение. За что? Разве эти люди не понимают, что дворец ей нужен не для развлечения, а для спасения мужа? Впрочем, о чем она думает? Если ее осуждают, то только за то, что проклят Августом Овидий Назон. Но вряд ли здесь найдется человек, который осудит ее за то, что она пришла в дом врага, а делает вид, будто приходит в дом друзей, чтобы спасти своего мужа.
ПУТЕШЕСТВИЕ ОВИДИЯ НАЗОНА В СТРАНУ СКИФОВ
Очутившись на корабле, нищий, оборванный и одинокий Назон не скоро пришел в себя. Первые несколько дней он был в какой-то горячке, в забытьи. Ему казалось, что смерть рядом и он все равно не доберется до тех дальних берегов, где ему предстоит доживать свои дни. Он ждал своего конца. Ведь это был лучший исход в его трагической судьбе. Он не прикасался к еде, которую ему приносили. Он не различал дня и ночи. Однако смерть не шла к бедному поэту.
А с кораблем творилось что-то немыслимое. Его швыряло подобно ореховой скорлупе. Гребцы напрасно изнывали в тяжких усилиях увести судно вперед. То и дело их прибивало к берегам Италии. Когда об этом узнал Назон, он воспринял эту весть как предзнаменование. Добрый Посейдон не хочет отпустить корабль с тем, кто так поэтично воспел могущество морского бога. «Лучше разбиться о скалы родных берегов, чем целехоньким добраться до диких берегов Понта», — думал Овидий. Впрочем, умереть лучше на берегу. Так страшно оказаться на дне этой пучины, среди хищных рыб.
Но настал день, когда они добрались до Коринфа. Он пересел на другой корабль. Теперь они плыли вдоль берегов Малой Азии. «Знакомые места», — вспоминал Овидий. Всего несколько лет назад он, в компании со своим другом Макром, отправился к местам, где совершались события Илиады. Тогда он посетил Грецию и Малую Азию. Счастливые дни! Как печальны сейчас эти воспоминания.
«О если бы корабль затонул! Зачем мне такая жизнь? Я обречен на одиночество вдали от любимой отчизны». И все же. В эти страшные дни с ним случилось неожиданное. Во время бури в Ионийском море, когда кораблю грозила гибель, он поймал себя на том, что в голове его складываются стихи. Он мысленно переносится в свой прекрасный Рим, он видит дорогих ему людей и вспоминает счастливые дни. Их было много в его жизни, и воспоминания эти ранят ему душу. За что он обречен на страшную ссылку? Зачем не умер на пороге своего дома? Как он будет жить вдали от Рима? Нет, нет, он не будет жить в Томах. Он умрет в пути. Ему не нужна эта жалкая жизнь.
Но как странно. Он думает о смерти, а в голове складываются стихи. Строки теснятся, просятся на волю. Он еще способен сочинять! Возможно ли это? Разве мертвец может сочинять стихи? Но если он сочиняет, значит, он еще жив. А если жив, то он должен питать надежду на избавление. Да, да, он избавится от этого несчастья. Август одумается и вернет его. Нет, он не вернет его домой, но позволит поселиться в одном из небольших городов Италии. Он будет жить вдали от любимого Рима, но на земле своих предков. Ведь Фабия обещала пойти к Августу. Слезами и мольбой она вымолит прощение. Разгневанный Август вспомнит, как много прекрасных строк посвятил поэт цезарям — усыновленным внукам Гаю и Луцию, пасынку Тиберию. Он вспомнит, как любил слушать Овидия и как часто приглашал его во дворец. Разве можно все забыть?
Третий корабль доставил Назона во фракийскую гавань Темпиру. Теперь ему предстоит сухим путем пересечь Фракию до берегов Понта Евксинского. Там найдется корабль, который доставит его в Томы. Поистине злосчастное место. Много месяцев добирается корабль туда, где не был ни один порядочный римлянин. «О, Юпитер, внемли моим мольбам. Пусть помилование Цезаря догонит меня в пути».
Сомнения терзают его. Он хочет надеяться и не может. Скорбные строки просятся на пергамент.
А мне на окраине мира жить и в далекой земле землю свою вспоминать… …Ссыльным останусь, увы! Жадностью я не гоним, богатств не ищу непомерных. Чтобы товары менять, в море бразды не веду; Как в молодые года, учиться не еду в Афины И не к азийским стремлюсь, виденным мной, городам. Я не мечтаю, сойдя в Александровом городе славном, Видеть услады твои, о жизнерадостный Нил. Кто бы поверил, зачем ожидаю попутного ветра? Быть на Сарматской земли я у бессмертных молю. Велено жить мне в дикарской стране на западном Понте,— Плачусь, что медленно так мчусь я от родины прочь. Чтоб очутиться в глухих, бог весть где затерянных Томах, Сам я изгнания путь, вышних моля, тороплю… [10]10
Перевод С. Шервинского.
Воображение рисовало ему дикий край, неуютный, холодный, но не такой страшный, каким он оказался. Он прибыл в Томы поздней осенью, когда реки были уже скованы льдом и лучники враждебного племени по льду добирались до города, где можно было грабить, уводить скот. Отравленные стрелы настигали людей у порога своего дома. Овидий в первый же день узнал, что надо остерегаться, иначе погибнешь. Геты и сарматы, живущие в этом городе, а с ними и греки, давно принявшие обычаи, одежду и порядки здешних мест, — никто не появлялся на улице без лука с заправленной стрелой.