Осень в Кёнигсберге

Резниченко Ольга Александровна

– Спасибо, обойдусь.

Глубокий, раздраженный выдох и, подхватив «занозу», тут же опрокинул – белая жидкость полилась ему в рот. Тягучие секунды – счастливо вздохнул и учтиво рукавом вытер губы. Со стуком поставил пустую тару передо мной.

– Баба с воза – кобыле легче.

Дерзкий, с вызовом мой взгляд в глаза.

– Подпишешь повестку?

(коротко, едва заметно ухмыльнулся)

– Нет.

– Как нет?

(молчит, только наблюдает за мной; черт! эта его манера меня уже не по-детски выводит из себя)

Почему это?

–

Ты только ради этой глупости меня всю ночь ждала?

– Глупости?!! – едва не завизжала от ярости. Живо вскочила на ноги. Пристальный взгляд в глаза.

(в его теплые, но колкие льдины)

Это – глупости? Глупости, это нагребать кредитов, а дальше прятаться по закоулкам!

– Я ни от кого не прячусь, - нервно скривился. На мгновение отвернулся в сторону.

– Да неужели?!

– Да! – гневный взгляд в глаза.

Замерла я на мгновение, глотнув слова.

– Н-но.. Н-но, - попыталась сообразить, собрать мысли до кучи и вновь ринуться в бой.

– Что «но»? Я здесь, разве не так? У вас есть мой адрес, приходите, берите, что хотите, и отвалите уже от меня! – злобно рявкнул и тут же стиснул зубы. Губы побледнели, превратившись в две белые тонкие линии…

– Но у тебя здесь нечего… брать, - робко, едва слышно прошептала.

– Да неужели? – едко запричитал, едва заметно покачав головой. – Ты наконец-то заметила!

(тяжело сглотнула)

– Н-не понимаю, - пытаюсь перевести разговор в другое русло. – Не понимаю таких людей, зачем брать в долг, если потом не собираешься платить.

(молчит, чего-то выжидая)

Или если нечем, то зачем…

– Все высказала? – грубо рявкнул (и вновь проглотить комок неловкости и боли).
– Мне на работу пора. Если тебе больше нечего сказать, желательно что-то новое и разумное, я ухожу. И, надеюсь, вечером, когда вернусь, тебя не застану.

Но неожиданно его лицо просветлело, и наружу вылезла ласковая улыбка.

– Или ты теперь у меня здесь поселишься до тех пор, пока не погашу долг?

Промолчала.

Сверлит взглядом, дожидаясь ответа.

Тщетно, я выигрываю молчанки дуэль. Сдался.

(чья школа!)

– Ладно, пошел я. Делай, что хочешь. Только, как соберешься вновь спать, выключай, пожалуйста, свет. Не казенный ведь.

(нервно заморгала я, перебирая сказанное; и хотелось, было, что-то едкое кинуть поперек, да опоздала: резвые, точные его шаги на выход и, спустя секунды, скрылся из виду долой).

А, черт с тобой! Тебе плевать на брошенную открытой квартиру, значит, и мне нечего голову ломать!

Быстрые шаги – и, пролетев за несколько секунд пять этажей, вырвалась на улицу.

Глава Девятая. Седая

...Январь. 2010 год...

***

Я признала свое поражение и вскоре уволилась по собственному.

Устроилась без всяких "знакомых" и "помощи" в магазин джинсовой одежды продавцом. Зарплата невысокая, без соцпакета,

зато стабильно и недалеко от дома. По-прежнему снимала комнату в общаге. На еду хватало, а на одежду - бабуля, втихую от моей матери, давала, выкраивая из своей пенсии.

Вот так и коротали дни.

Да только в жизнь вновь закралась осень, нервно разминая пальцы перед очередным ударом в дых.

Все события той недели слились в муть, взрываясь лишь в отдельных моментах яркими вспышками.

Помню, как зазвенел мобильный и на экране высветился незнакомый номер.

– Да?

…

Можно искать виноватых в произошедшем, можно корить себя. А можно все воспринять как должное, неминуемое.

– Не переживай, мы вызвали скорую, и они забрала ее в морг, - слова трещали где-то там, на другой стороне невидимых проводов, а внутри булыжниками боль скатывалась на дно души.

– Злата, ты меня слышишь?

(сухо, едва слышно)

– Д-да. Я сообщу матери.

***

Со стеклянным взглядом в глазах, застывшими слезами на сердце... пройтись по Ленинскому. Найти адрес, указанный в объявлении.

Кто-то изнутри моего тела вел беседу с женщиной, обговаривая нужные детали предстоящего события.

– Так, ладно уточните еще раз ее имя, и ваше.

– Бабич Ольга Фёдоровна. Мое - Корнеева Злата Дмитриевна.

– Она вам приходится бабушкой, верно?

– Да.

– Когда хоронить собираетесь?

***

Глубокий вдох – и толкнуть стеклянные двери от себя. Шаг внутрь. Провести взглядом по витринам - и подойти к кассе.

– Дайте пачку сигарет.

– Каких? – раздраженно скривилась девушка.

– Любы… а давайте вот «Culpa», легкие, - ткнула пальцем, и тут же сообразив, скользнув по памяти чужих проб и ошибок, добавила, - и зажигалку.

Перейти через дорогу, пройтись немного по эстакадному мосту - и спуститься в скверик около Кенигсбергского собора. Еще шаги – и, отыскав одинокую, спрятанную от чужих взоров, лавку, обреченно на нее опуститься и освободить поводья дерущей изнутри боли. Слезы сорвались с глаз, тщетно убегая от душевной жути…

Легкое волнение внутри, но четкие, давно заученные из мимо пробегающих жизней, движения – и сделать первую затяжку, первую… в своей жизни. Горло запершило, сгорая в ужасе от происходящего, легкие задохнулись вонючим дымом – и я, нервно выругавшись матом про себя, тут же отчаянно закашлялась. Еще затяжка – и вновь залиться бранью от злости.

Взгляд поплыл куда-то вперед, блуждая по Московскому проспекту, по Преголи, по измученным морозом деревьям, по застывшем в немой философии темном монументе Канта, по черной оградке его могилы… - и уверенными, садистскими движениями потянуть вновь ко рту сигарету, захватывая дым, желая тем самым, едкой физической болью и исступлённымотвращением,… хоть на мгновение заглушить, залепить зияющую рану в душе.