Осень в Пекине
Шрифт:
— Анжелю нужно совсем другое, — сказал Грыжан. То же, что я ищу в религии... в общем... собственно говоря... хоть я и позволяю себе иногда кое-какие безобидные отступления от общего правила... Но это ничего, я отчитаю потом свои пятьдесят искупительных молитв... Я сказал пятьдесят... но это означает три.
— То, что вы ему предлагаете, отдавая Рошель, — сказал археолог, — он может получить от любой другой женщины. И он это уже получил.
— Но каков свин! — вскипел Анна. — И ничего мне не говорил. Вот вам и хваленый
— Ему нужно совсем другое, — повторил Грыжан. — Вам лишь бы перепихнуться посмачней. А ведь кроме этого... — он замолчал, соображая, что же еще есть кроме этого. — Не знаю, — сказал он наконец. — В отношении женщин я, скорее, разделяю вашу точку зрения. Они для того и существуют, чтобы их потискать. Но думать можно и о другом.
— Совершенно с вами согласен, — вставил Анна. — Как я уже говорил, для другого я предпочитаю друзей.
— То, что нужно Анжелю, трудно выразить словами, — сказал Атанагор. — Чтобы понять, вы должны хотя бы иметь об этом представление. Мои слова ничего вам не скажут, потому что вам не с чем их сопоставить внутри вас.
— И все же попробуйте, — предложил Анна.
— Мне кажется, он ищет как бы ориентир, — сказал Атанагор. — Ему нужен кто-нибудь, кто бы хорошо его знал и кому он был бы небезразличен, чтобы соотносить с этим ориентиром свои поступки, не вдаваясь в самоанализ.
— Почему же ориентиром не стала эта новая женщина? — спросил Анна.
— Потому что сначала он любил Рошель. И тот факт, что она его не любила, казался ему залогом беспристрастности ее суждений. Ему нужно было заинтересовать ее, чтобы сделать своим ориентиром.
— Анжель — клевый парень, — сказал Анна. — Жаль, что у него мозги набекрень. Впрочем, он всегда был слегка малахольным.
Археолог с минуту поколебался, потом сказал:
— Может быть, это моя фантазия, но мне кажется, что на самом деле все еще сложнее.
— Что значит — сложнее?
— Сомневаюсь, чтобы перспектива любить Рошель без помех могла теперь обрадовать Анжеля. Мне кажется, эта девица вызывает у него скорее отвращение.
— Да нет, вряд ли.
— Вы истаскали ее, — сказал Грыжан. — И потом, может, она вовсе не захочет поменять вас на вашего друга.
— Ничего страшного, — возразил Анна, — я все ей объясню.
— Не пойти ли нам дальше? — предложил Грыжан.
— Я иду с вами, — сказал Анна.
— Хочу попросить вас об одной вещи, — начал археолог.
Они снова пустились в путь, на этот раз втроем. Анна возвышался над своими спутниками на целую голову. На свою собственную, если быть точным до конца.
— Я хочу попросить вас ничего не говорить Анжелю, — сказал археолог.
— Не говорить о чем?
— Что Рошель свободна.
— Но ведь это его обрадует!
— Мне бы хотелось, чтобы Рошель узнала об этом первая.
— Почему?
— Потому что такая уж это деликатная вещь, — сказал археолог. — Я думаю, если сказать Анжелю сейчас, то
— Да? Ну хорошо! А потом-то я могу ему сказать?
— Само собой, потом можно, — согласился археолог.
— В целом картина такая: сначала я предупреждаю Рошель, а затем только ставлю в известность Анжеля, верно? — спросил Анна.
— Да, именно так и надо поступить, — вмешался Грыжан. — Представьте себе, что, обрадовав Анжеля и не успев еще ничего сообщить Рошель, вы неожиданно передумаете. Вам-то что, с вас как с гуся вода. А для Анжеля это будет новым ударом.
— Да-да, конечно, — согласился Анна.
— По правде говоря, не в этом истинная причина, — сознался археолог, — но истинную причину вам знать необязательно.
— Ничего, с меня и этого довольно.
— Благодарю, — сказал Атанагор. — Так я рассчитываю на вас.
— А теперь пойдемте смотреть негритянку, — сказал Анна.
III
Так, к примеру, в рубрику «балет» входят все имеющиеся у нас записи балетной музыки; эту рубрику вы легко найдете в разделе классики по алфавитному каталогу на слово «Балет».
Рошель увидела входящего Дюдю. Скорчившись от боли и держась рукой за низ живота, другой он опирался о дверной косяк и стены. Кое-как доковыляв до своего кресла, он рухнул в него без сил. Глаза директора часто мигали, а лоб собирался в складки, морщившие привычную вялую гладь кожи.
Рошель бросила работу и встала. Она не любила Дюдю.
— Чем я могу вам помочь? — спросила она. — Вам плохо?
— Не прикасайтесь ко мне, — поспешил остановить ее Амадис. — Меня ударил один из рабочих.
— Может, вам лучше лечь?
— Вы мне ничем не можете помочь. Физически. Все остальное подождет. — Он осторожно пошевелился. — Я так хотел встретиться с Дюпоном.
— Кто это, Дюпон?
— Повар археолога.
— Где же мне его искать?
— Он, должно быть, все еще с этим пакостником Жирдье... — с трудом выговорил Дюдю.
— Не хотите ли чего-нибудь выпить? — предложила Рошель. — Я могу заварить вам чай из эдреантов.
— Ничего не надо, — сказал Дюдю.
— Как хотите.
— Спасибо.
— О, я предлагаю это вовсе не для того, чтобы сделать вам приятное, — сказала Рошель. — Я совсем вас не люблю.
— Знаю, — сказал Амадис. — Хотя принято думать, что женщинам нравятся гомосексуалисты.
— Разве что тем, которые не любят мужчин. Или которые склонны обобщать.
— Говорят также, будто женщины проникаются к ним доверием, потому что могут не опасаться приставаний с их стороны и всяких прочих неожиданностей.
— Ну, если они красавцы, то может быть, — сказала Рошель. — Только я ничуть не опасаюсь приставаний. Мне нравится, когда ко мне пристают.