Осень
Шрифт:
Шу-хуа покраснела от гнева и набросилась на него:
— Ну и бессовестный! Подожди, вот я тебя сведу к отцу. А если отец тебя не накажет, я сама задам тебе трепку и еще попрошу Цзюе-миня помочь. — И она направилась к Цзюе-ину. Тот прыснул со смеху, повернулся и дал стрекача. Через мгновение его уже не было в саду.
— Цзюе-минь, ты только подумай, до чего бессовестный мальчишка! И чего дядя не задаст ему хорошую трепку? — полусердито-полушутя обратилась к Цзюе-миню Шу-хуа.
— Что толку в побоях? Такое уж у него воспитание. Дядя не посылает его в школу, позволяет
— Кому нужны твои разглагольствования! Не мог помочь мне отчитать его. Просто зло разбирает. Не успокоюсь до тех пор, пока не задам ему, — с досадой отвечала Шу-хуа.
— А ну его, пошли! Поколотишь его, самой станет легче, а неприятности опять обрушатся на Цзюе-синя, — уговаривал девушку Цзюе-минь.
Шу-хуа шла позади него, погруженная в свои думы. Пройдя несколько шагов, она с горечью сказала:
— Старший брат просто невыносим. Все берет на себя. Во всем признает свою вину, перед каждым готов стать на колени и даже принимает на себя вину в тех делах, которые его абсолютно не касаются. Вот и получается, что мы и шагу не можем ступить самостоятельно.
— Ты не понимаешь, что это называется самоуничижением. Старший брат считает, что лишь благодаря ему наша семья может жить спокойно, — с иронией произнес Цзюе-минь.
— Что значит самоуничижение? Мне непонятно. Вернее было бы сказать, перед каждым становиться на колени, — не унималась Шу-хуа, не задумываясь над тем, было это сказано иронически или серьезно. — Я прекрасно обхожусь без его самоуничижения, он только доставляет мне всякие неприятности. Каждому он уступает, любой поступок оправдывает. И на этот раз он непременно вмешается в дело Мэя.
— Без него ничего не обходится. Только мне он почти не осмеливается помогать, — вставил Цзюе-минь.
— Тебе? Почему? — удивленно спросила Шу-хуа.
— Мои отношения с Цинь… — слегка волнуясь, сказал Цзюе-минь, а затем, изменив тон, добавил: — Да мне и не нужна его помощь.
— На этот раз он наверняка вмешается. Ему ведь тоже очень нравится сестра Цинь. Мы все ее очень любим, — не задумываясь, выпалила Шу-хуа. Видя, что Цзюе-минь молчит, она, как бы вспомнив что-то, сказала: — Только тетя Ван и тетя Шэнь терпеть ее не могут, да и дядя Кэ-мин недолюбливает.
— Ну, это само собой разумеется. Что бы мы ни сделали, госпожа Ван всегда недовольна. Дядя Кэ-мин тоже не может примириться с нами, молодежью. Ведь мы не изучаем древних книг, — отозвался Цзюе-минь. В душе его закипал гнев. Этот гнев рассеял его волнение. Он чувствовал в себе силы бороться с этими людьми и верил, что добьется победы.
Они вошли в сливовую рощу и направились к озеру. Вдруг яркий свет ударил им в глаза: из-за облаков выглянуло солнце. На земле, пробиваясь сквозь густую листву деревьев, заиграли бесчисленные блики. Кругом царила тишина, нарушаемая лишь щебетанием птичек, носившихся в воздухе.
— Не могут примириться, ну и не надо! — в сердцах сказала Шу-хуа. — Чем чаще они докучают
— Уж не Шу-чжэнь ли это? Что она здесь делает? — перебив Шу-хуа, удивленно пробормотал Цзюе-минь, увидев двоюродную сестру, одиноко стоящую на берегу.
— Да, это она. Пойду позову ее, — вмешалась Шу-хуа и, отстранив Цзюе-миня, торопливо пошла вперед. Выйдя на берег, она крикнула:
— Шу-чжэнь!
Оглянувшись, Шу-чжэнь воскликнула:
— Шу-хуа! — и устремилась к ней. — Шу-хуа, — печально повторила она, и спазмы сжали ей горло. Казалось, ее переполняли тысячи мыслей, которые рвались наружу. Но она не в силах была вымолвить ни слова и лишь крепко обняла Шу-хуа.
Цзюе-минь поспешил к ним. При виде этой печальной картины лицо его омрачилось.
— Что с тобой, Шy-чжэнь? Чем ты так огорчена? — участливо спросила Шу-хуа.
— Вчера вечером мать опять поссорилась с отцом из-за Си-эр. Отец разозлился, ушел и весь вечер не возвращался, — глотая слезы, сказала Шу-чжэнь.
— И тетя Шэнь сорвала зло на тебе? — вмешался Цзюе-минь, поняв, что опять начинается старая история.
— Да. Мать почти весь вечер ругала меня, — всхлипнула Шу-чжэнь.
— Тебя? Но ты-то ведь ни при чем! — возмутилась Шу-хуа.
— Мать ненавидит меня. Она укоряет меня за то, что я не мальчик. Она говорит, что это мне она обязана тем, что отец на нее сердится, — чистосердечно призналась Шу-чжэнь. В голосе ее звучали тоска и скорбь.
— Это опять-таки не твоя вина! Почему же она не родила мальчика, как Си-эр? Какое она имеет право изводить дочь? — гневно бросила Шу-хуа.
— Сестрица, я просто не понимаю, почему у меня одной сложилась такая жизнь. Объясни мне, почему только я одна должна мучиться, — с болью жаловалась Шу-чжэнь.
— Не убивайся так, Шу-чжэнь, все уладится, — пыталась утешить ее Шу-хуа, не зная, что ответить.
Цзюе-минь молча кусал губы: сердце его сжималось от боли. Он перевел взгляд с Шу-чжэнь на озеро. В кристально прозрачной воде отражалось голубое небо, белые облака, яркое солнце — весь необъятный мир. Горькая мысль невольно пришла ему на ум: «Почему так много страданий? Почему после стольких жертв они не добились мира и согласия в семье?» Голос Шу-хуа прервал его мысли.
— Ах, почему я не родилась в век рыцарей и героев! С копьем и мечом в руках я создала бы новый мир. Уж я бы не дала тебя в обиду! — стиснув зубы, проговорила Шу-хуа.
Эта забавная мысль вызвала у Цзюе-миня легкую улыбку. «Это влияние старых романов: «Цзинхуаюань», «Шигуньань», «Саньмыньцзе», «Цисяуи» с их идеальными героинями Янь Цзы-сяо, Чжан Гуй-лань, Чу Юнь и массой других, существовавших только в воображении. Подобно теням, они не могли жить в этом мире. Шу-хуа грезит наяву. Свои мечты эта девушка облекла в неясные образы», — думал Цзюе-минь и вдруг почувствовал, что в этом нет ничего смешного. На сердце у него стало еще тяжелее, и с невольной жалостью он сказал: