Осенние сказки

Чинючина Алина

Мы не обижаем тех, кто верно служит нам, - проворковала я, словно случайно касаясь его руки. – Будешь послушным – будет и еда, и одежда… и женщина. А через пару лет присмотришь кого – женим… даже если она окажется служанкой соседа – выкупим. Тейран не жалеет денег для тех, кто ему верен.

Я легко, едва касаясь, кончиками пальцев поглаживала его руку, ощущая, как мурашки пробегают по коже мальчишки. Илан снова сделал попытку отстраниться, облизнул пересохшие губы. Еще бы, подумала я. Сколько недель у тебя не было женщины? Явно не меньше месяца.

Хочешь

пить? – заботливо спросила я.

Поднявшись – у него едва не вырвался вздох облегчения! – я дразнящей походкой пересекла комнату, подхватила кубок с вином. Постояла в падающем на пол световом пятне, словно любуясь игрой темно-красных бликов, на самом же деле давая рассмотреть себя, откинула со лба смоляные пряди. В вино не подмешано ничего, но это и не нужно. Надо только заставить его расслабиться.

Илан покачал головой.

Спасибо, не надо… - и гибким, слитным движением поднялся на ноги. – Вы позволите мне уйти, госпожа?

Не очень-то умело это у него вышло – скорее, как просьба о помощи.

Не позволю, - прошептала я, подходя вплотную, прикоснулась кончиками пальцев к его груди. – Мы еще не договорили. Скажи, какие тебе нравятся женщины? Мы подберем самую лучшую.

Пальцы мои трепетали, касаясь его губ, щек, висков, на которых выступили капельки пота. Мне хотелось слизнуть эти капельки. Какой же он высокий! Какая гладкая, загорелая кожа, как выступают ключицы на прямых плечах… и эти припухшие, совсем еще детские губы – они словно созданы для поцелуев. Какие у него руки… еще мгновение – и его твердые пальцы зароются в мои волосы… я выхватила заколку, тряхнула головой…

Иди ко мне, - прошептала я и потянулась к нему губами. Внутри жарко горел огонь желания, руки дрожали от жадности и предвкушения наслаждения.

А Илан перехватил мои запястья и мягко, осторожно отвел их в сторону. И отступил на шаг.

Прошу прощения, госпожа, - сказал он негромко.

Иди сюда, дурачок, - я думала, что он боится, не решается. – Не бойся никого, я сама хочу тебя, я тебя очень хочу, иди ко мне…

Не надо, госпожа, - он совсем по-детски закусил губу. – Могу я идти? Поздно…

Я повела плечами, высвобождая из платья грудь, обвила руками его шею, прижалась всем телом, чувствуя, как напрягается и его тело тоже, как гулко колотится сердце под рубашкой, как упирается в безымянный уголок моего тела что-то твердое, растущее, желанное… Но он снова с усилием разомкнул мои руки и вырвался. Резко выдохнул, рывком отворил дверь – и кинулся вниз по ступенькам.

А я стояла посреди комнаты, растрепанная, полуголая, с горящими щеками и ощущала себя девчонкой, которую выставили на посмешище. Я снова была голенастым подростком и призналась в любви мальчишке-соседу, а он назвал меня дурой и убежал. И ярость хлестала через край, мешаясь со стыдом и унижением, так, что темнело в глазах.

Ну, он мне дорого за это заплатит!

Стой!! – закричала я, выскакивая на лестницу. – Стой!

Я крыла его самыми черными словами, какие

знала, и мне было плевать, что сбегаются перепуганные слуги; что брат (когда успел вернуться?) выглянул из своей комнаты узнать, что случилось; что об этом теперь будут судачить в кухне и людской. Мне было все равно: я доберусь до него, я шкуру спущу с мерзавца, он у меня узнает, что значит… дрянь, ему такой подарок предложили, а он…

Дрянь! – кричала я, не помня себя. – Запорю на конюшне! Завтра же! Сегодня! Сейчас! Кнутом! Стой, сволочь!

Не помню, что я кричала еще, не помню, что потом было… Очнулась я на коленях у Тейрана, в его спальне – окно раскрыто, лицо мое мокро от слез и воды. Брат гладил меня по голове и нашептывал что-то ласковое и невнятное.

Как он мог, - всхлипывала я, - как он посмел! Я убью его!

Завтра, - ласково ответил Тейран. – Завтра, ладно?

Я его запорю! Живьем шкуру спущу!

Я захлебывалась рыданиями, колотя кулаками по плечам брата.

Тихо, тихо, солнышко мое! Успокойся…

Тейран гладил мои волосы, и по губам его скользила едва заметная улыбка.

* * *

Утреннее солнце, ползущее через комнату, разбудило меня своими лучами. Я подняла голову с подушки, недоумевая, почему же заспалась так долго, ведь обычно я вставала с рассветом. Обвела глазами комнату, увидела вчерашнее свое платье, небрежной кучкой сброшенное на ковер, и все вспомнила. И, застонав от приступа ярости и стыда, снова уткнулась в подушку.

Впервые в жизни мужчина осмелился не подчиниться мне. И какой мужчина – раб! Единственным человеком, которому дозволялось иметь свое мнение, был Тейран. Он и только он мог смеяться, видя меня в ярости, выслушивать мои упреки и отвечать на них. Только он, властелин мира, хозяин моей Вселенной. Но чтобы какой-то раб, которого я же сама привела в дом…

Я отшвырнула одеяло и вскочила. Если этот негодяй еще не на конюшне, я сама спущу с него шкуру!

Поднимавшийся по лестнице Тейран улыбнулся мне:

Доброе утро, сестренка. Куда торопишься?

Вниз, - мрачно ответствовала я. – Этот мерзавец еще жив?

Кто? – удивился брат. – Ах, да…

Он запрокинул голову и так захохотал, что бусины на его одежде отозвались тихим звоном.

Не понимаю, что ты смеешься! – крикнула я. – Если ты не отдашь приказ, это сделаю я!

Брат перестал смеяться.

Ты неразумна, дорогая. Если ты в первый же день сломаешь свою игрушку, чем ты будешь играть после?

Плевать! – крикнула я, топнув ногой.

Тейран пожал плечами.

Мне, в общем, все равно. Он твой, делай с ним все, что захочешь. Но знаешь… для меня будет большим разочарованием узнать, что моя сестра не захотела драться, а решила сдаться и отступить.

Он погладил меня по щеке и, посмеиваясь, зашагал дальше, неслышно ступая по ступеням ногами в мягких, высоких сапогах. А я осталась стоять, замерев, глядя ему вслед.