ОСЕННИЙ ЛИС
Шрифт:
Рифмач наморщил лоб.
– Сейчас, дай вспомню. Словенич далеко, с той стороны… Так стало быть, остаются ближние – Зарад, Ражданы и Эшер.
Жуга напрягся, привычно уходя в темноту, сплетая вместе нити прошлого, скользя по временной спирали. Как это делала Линора? Путей у фургона было множество, но только три сверкали в темноте алмазной тропкой. Какой из них был верен, гадать почти что не пришлось – лишь один пересекался в будущем с его собственным.
Жуга открыл глаза.
– Эшер, – сказал он. – Они едут в Эшер.
* * *
– Хозяин
– И все-то ты знаешь.
– Мне ли не знать! – усмехнулся рифмач. – Так вот. Старший сын от отца ушел. Черт знает, что они там не поделили. Челядь всю он тоже затиранил, кто сбежал, а кто и сам таким же сделался. В последнее время слух пошел, что людей он нанимает – ну, война, чего уж, понятно… Может статься, что всадники те – как раз они и были.
– Ну и бояре тут у вас, внизу, – задумчиво проговорил Жуга. – Кого ни тронь – гадюка на гадюке.
– Уж какие есть…
Три странника шагали по дороге. Темнело. В облаках проглянул мутный круг полной луны, высветились тени. Потянуло ветерком. Почуяв холодок, путники невольно зашагали быстрей. Некоторое время Вайда молчал, затем продолжил снова:
– Ходит тут еще одна история…
– Хорош болтать, рифмач, – угрюмо оборвал его Иваш. – На кой нам черт все это знать?
Скрипач, и без того немногословный, теперь совершенно замкнулся в себе. Всю дорогу он шел молча, лишь часто сглатывал, и то и дело прикладывался к фляге. На горле его багровела темная полоса от веревки.
– Тебе, может, и ни к чему, – сказал Жуга. – А нам, глядишь, и пригодится. Рассказывай, Вайда.
– Да нечего рассказывать. Петь надо. Довелось мне как-то раз в одной таверне побывать, и там один парнишка пел по-саксонски. Я слова перевел, как мог, только вот на музыку они не ложатся, хоть тресни. Я уж и так, и этак… Вот, послушайте:
Нет, королева, я не шут, хотя и был шутом,
Но время всех меняет год от года.
А я не шут, не такова моя природа,
Пусть даже мне придется пожалеть о том.
Моим вы радовались шуткам и забавам,
Когда средь сонма важных подлецов
Презревши все, смеяться вам в лицо
Мне одному дано лишь было право!
Я был для вас привычным дураком,
И на меня не обращали вы вниманья,
Но знали ль вы, какие чувства и страданья
Скрывались под дурацким колпаком?
И пусть мне суждено лишиться головы,
Я снова повторю, смеясь сквозь слезы:
Я счастлив, ведь исчезли все вопросы
С ответом, тем, что мне не дали вы.
Вы испугаетесь, я снова повторю,
Когда под вечер стихнет зал ваш тронный,
В тот самый миг, когда паяц картонный
У вас в руках вдруг скажет: «Я люблю.»
– Сказка, – скривился Иваш.
– Как это называется? – помедлив, спросил Жуга.
– «Эшер», – ответил Вайда. Помолчал, поправил лютню. Поднял взгляд и вздрогнул. – Эй, гляньте-ка! – Он указал рукой. – Чего это там, а?
Лес впереди вдруг осветился заревом огня, рыжие языки пламени плеснули над верхушками деревьев. Жуга ускорил шаг, потом перешел на бег. Иваш и Вайда бросились за ним. Они промчались напрямик через луг, свернули в лес, и вскоре дорога вывела их на поляну.
Разбросанные тут и там, повсюду валялись вещи из фургончика бродячих артистов. Туши обоих волов лежали в луже крови, утыканные стрелами. Животные как шли – сцепленные ярмом, так и рухнули, где их застигла смерть. В траве у самой лесной опушки распростерлось человеческое тело. Чуть поодаль виднелись еще два. У одного из них в руках была сабля. А посреди поляны полыхал фургон. Полог прогорел насквозь, дуги раскалились докрасна, на глазах у путников левый борт отвалился и с шумом рухнул, рассыпавшись каскадами пылающих углей. А в глубине повозки, в жарком пламени кружилась, догорая, деревянная птица.
– Линора!
Иваш бросился к фургону.
– Стой, дурак! – Рифмач в два прыжка догнал его и повалил на землю. – Сгоришь!
– Пусти!
Изловчившись, Вайда заломил Ивашу руку, прикрылся от жара плащом и покосился на Жугу. Тот покачал головой.
– Отпусти его, – сказал он. – Нет их там.
Оглядевшись, Жуга спрятал меч в ножны, наклонился и перевернул лежащее у его ног тело. Лицо убитого показалось смутно знакомым. Вспомнились лесные всадники. В залитой кровью левой глазнице мертвеца торчал пучок цветастых перьев – дротик.
Они переглянулись.
– Знали, черти, где засаду устроить, – процедил сквозь зубы травник. – Опытные, сволочи…
– Если это Эшер, – медленно проговорил Иваш, – то чего он добивается?
Ответа он не получил.
Жуга стоял, кусая губы, ерошил нервной пятерней всклокоченные рыжие волосы. Что-то здесь было не так, и он никак не мог понять, что.
– Жуга! – окликнул его рифмач с края поляны. – Взгляни сюда.
– Погоди, – отмахнулся тот. – Не сейчас…
«Была засада, – думал травник. – Но почему Линора не предвидела ее? Ведь это же так просто, с ее-то даром. А если предвидела, значит… так и было задумано? Но тогда получается, что Линора и горбун попали в плен, а стало быть, в драке победили всадники, и вскоре за оставшимися здесь телами…»
– Черт… – ругнулся он. – Вайда, Иваш! Бросайте все. Уходим!
Вайда поднял голову.
– Какого черта…
Договорить он не успел: в кустах отрывисто и тонко спела тетива, длинная оперенная стрела глухо ударила в спину рифмача, и Вайда рухнул, как подкошенный.
Две тени вынырнули из кустов. Засверкали клинки. Иваш бестолково завертел головой, затем схватил валявшуюся в траве саблю и очертя голову с криком ринулся на врага.
– Иваш!
Еще два человека поспешили на подмогу первым. Думать или сожалеть о чем-то было уже некогда, одна только мысль, что эти четверо могли убить Линору, бросала в яростную дрожь, и прежде чем Жуга осознал, что произошло, ноги уже несли его вперед. Рука метнулась к плечу, Хриз словно бы сам прыгнул в ладонь, плеснул в сумерках дымчатым высверком, растекся живым серебром, вытягиваясь в посох – привычное оружие горца, и через миг травник влетел в самую гущу драки.