ОСЕННИЙ ЛИС
Шрифт:
Линора подняла взор. Откинула со лба прядь волос.
– Я ждала вас.
«Она знает, – вдруг подумалось Жуге, – все знает наперед. Она знала, где не будут их искать, знала, что мы идем за ними. И наверно, про Иваша тоже знала…»
Горбун, лежавший головой у нее на коленях, открыл глаза.
– А, Лис, – он слабо улыбнулся. – Все таки нашел…
Левый бок его кафтана набух кровью. Рядом лежала кривая мавританская сабля. В ногах у горбуна сидел говорящий ворон.
– Ты ранен?
Роджер облизал пересохшие губы и снова усмехнулся.
– Я убит, – сказал
– Месть? – Вайда поднял бровь.
– А, и ты здесь… – Горбун перевел взгляд на рифмача. – Да, рифмоплет, месть… – Он помолчал, затем продолжил: – Я решил сказать слово. Я скоро умру. Они-таки догнали нас, но они опоздали. Теперь я сполна отомстил за смерть моей жены. Их было четверо мужчин, она – одна, беспомощная женщина… Они смеялись тогда – для них это было шуткой. Но кто смеется последним?
Он помолчал, собираясь с силами, и после паузы продолжил:
– Это я семнадцать лет тому назад, в разгар чумы принес болезнь в подарок веселому принцу Просперо, когда он спрятался от всех и от нее в своем монастыре… Это я сжег Вильяма Ди Креби и его семерых советников-шутов. Это я во время карнавала замуровал Чезаре Фортунато в винных подвалах дома Монтрезоров. Я, Лягушонок Роджер. А что до Хьюго Эшера… Он сам себя наказал, сойдя с ума.
– Мне это безразлично, – сказал Жуга. – Я не знаю никого из них.
– Тогда зачем же ты пришел?
Травник повернул голову.
– За ней.
– А… Я предупреждал тебя, но ты не послушал. Меч при тебе, так давай же, действуй, коли лопнуло терпение… Всех горбатых и живых исправит могила. Набить до отказа собой могилу – это значит наследовать землю. Что же такое наследовать землю? Это значит – исчерпать терпение. Что и требовалось доказать. Яма, как принцип движения к солнцу. Так?
Жуга молчал.
– Да, – продолжал горбун. – Ты прав. Человек человеку – волк. Если я такой добродушный, научи меня душить и кусать. Ненависть… Всех объединяет ненависть. Всех объединяет одно желанье – убивать и насиловать всех иных прочих. Мне стыдно быть хорошим.
Жуга молчал.
– Каждый сам выдумывает мир. Придуманным миром удобней управлять. Оглянись вокруг! Всюду наследили разбитые головы. Как убивали, так и будет убивать. Как запрещали, так и будут запрещать. Как ломали и топтали, так и будут ломать. Как стреляли и сжигали, так и будут впредь. А зачем, и сами никак не поймут. В самом деле, сможем ли мы быть мертвее, чем сегодня? Сможем ли мы быть мертвее, чем сейчас? Всего два выхода для честных ребят – схватить арбалет и убивать всех подряд, или покончить с собой, если всерьез воспринимать этот мир. Можно, правда, и по-другому. Сделай вид, что мол, все нормально, как будто бы ничего не случилось. Обрети дорогой ценой запоздалый кусок ума. Рыбы не ходят по суше пешком, пойманная рыба постигает воздух, раздирая жабры, истекая слизью, потому что – рыба, потому что – надо. В каждом теле труп, в каждом трупе бог. А кто не верит в бога, тот не станет плакать. А ежели кто в глаза заглянет… Что ж, небо все такое же, как если б ты не продался. Дуракам закон не писан.
– Ты не прав, горбун, – сказал Жуга. – Ты и Аннабель – вы оба неправы. Есть закон для дурака: никогда не играй с любовью. Кому, как не тебе, влюбленному шуту, это не знать? Вы играли со мной. А я не желаю больше быть игрушкой.
– Аннабель? – Иваш посмотрел на Линору. – Почему – Аннабель?
Роджер не ответил. Промолчала и Линора. Ладонь ее тихо ворошила клочковатые рыжие волосы горбуна.
– Пахнет летним дождем… – сказал Роджер и вздохнул. – Кто-то только что умер…
Глаза его закрылись.
Вайда склонился над ним, долго слушал сердце. Поднял взгляд на травника.
– Ты можешь его… воскресить?
– Вернуть? – спросил Жуга. – Да. Я могу. Но я не буду.
– Ты не хочешь?
– Он не хочет.
Рука травника легла на рукоять меча. Хриз вышел из ножен.
Имя он уже знал.
– Аннабель…
Девушка подняла голову.
– Убьешь меня? – спросила она.
«Она знает,»– вновь сказал себе Жуга.
Она воспользовалась им, как десятком других до него. Ей было абсолютно все равно, кто он, и что с ним будет потом. Просто нужна была свежая кровь, и Роджер позволил ей взять с собой нового человека. А прошлому останется тоска, смертельная тоска, ибо над своей любовью вампир не властен. Иваш полез в петлю. Кто поручится, что месяц спустя в лесу не найдут рыжего ведуна с перерезанным горлом и окровавленным мечом в руках?
Знает ли она?
«Она знает.»
Жуга вздохнул и покосился на меч. Обычно серый, клинок меча блестел как ртуть. Лезвие подрагивало, словно в нетерпении. Ухмылялся танцующий лис. «Боже, да ведь он же ревновал!»– неожиданно осенило травника. Мгновенно стали понятны все его ржавые причуды.
Любовь… Или она тоже ничего не стоит в этом мире? Что делать, как освободить себя, Иваша, Аннабель, и может быть, кого-то еще, кто был до них со скрипачом?
Он мог убить ее.
Он мог убить себя.
Третьего было не дано.
Неужели он преследовал ее только за этим?
Надо было довершить начатое.
– Ли, – позвал он.
– Что?
– Ты ведь можешь предсказать, что будет.
Девушка покачала головой.
– Я ведь уже говорила: я ничего не могу прочесть в твоем будущем.
– А в своем?
Линора горько усмехнулась.
– Мое будущее меняется, – ответила она. – Каждый день. Каждый час. Я не могу сказать о себе ничего. Я спрашивала сотни раз, когда я умру, и видела сотни разных смертей. Но сейчас… я не вижу ничего. Я люблю тебя. Прости.
– Но я там есть?
Молчание.
Полыхнула молния. Камень в браслете травника мигнул красным. В небе грохнуло, и первые струи дождя хлынули на землю. Жуга стоял и молчал.
Жуга.
Аннабель.
И меч между ними.
Дождь пошел сильнее. Через минуту он хлынул, как из ведра. Стало совсем темно. Деревья гнулись, ивовые ветви то и дело хлестали странников по лицу. Река вздыбилась волной. Молнии полыхали одна за другой.
Слезы.
Дождь.
Кто плачет там, на небесах?