Осенний лист упал на землю
Шрифт:
Дядя Коля вернулся только утром. Уставший, но какой-то умиротворенный, пропахший медом и еще чем-то таким знакомым, приятным. Неужели ночью на пасеку ездил? В тот день в обычный час на заветной скамеечке Осеннего не было. И на следующий. Появился он только через три дня.
Я сидела на его месте, наблюдая, как ветер играет с опадающими листьями – то кружит их в неведомом танце, то подбрасывает кверху, то швыряет на землю… Мне было хорошо. Думать не хотелось. Хотелось сидеть и сидеть вот так под лучами по-осеннему теплого солнца, прищурив глаза, слушать, как шуршат листья. Где-то там вдалеке,
– Тоже любишь на листопад смотреть? – на миг показалось, что со мной разговаривает дерево, стоящее за спиной.
Оглянулась – Осенний. И лицо его близко-близко, в теплых морщинках, а глаза – зеленые, молодые.
– Да… Здравствуйте. Вас что-то не видно было в последнее время. Куда-то уезжали?
– Я тоже люблю вот так посидеть, послушать. – Старик сел рядом, оставив меня без ответа.
– Как шуршит опавшая листва… – продолжила я его фразу строчкой из стиха любимой поэтессы.
Осенний не принял мой восторженно-напыщенный тон. Осенний… у него и голос был осенний, словно сухая трава, с остатками, следами былых чувств? эмоций?
– Да, нет… Просто посидеть, послушать, о чем листья рассказывают. Это ведь для нас всего лишь лето прошло, будет следующее. А для них – вся жизнь уже прошла. И в этой своей жизни они много чего видели, в том числе и про нас… и много чего интересного могут рассказать… Только у людей не хватает времени выслушивать чужие истории – они всё свою торопятся делать.
– И что за истории они вам рассказывают? – Я с трудом сдерживала улыбку и в то же время злилась на себя, в словах старика была его боль и его правда.
Осенний уловил мою иронию, свет в его глазах потух, они приобрели оттенок пожухлой травы. Странный старик. Мне он всё больше становился любопытен.
Посидели молча. Разговор не завязывался. Я не могла решиться заговорить о портрете, казалось – неловко, сначала обидела, потом – портрет… Но и уходить не хотелось.
Листопад уже не радовал и не казался таким уж золотым. Волшебство кончилось. Просто листья, желтые листья опадают и летят, подхваченные ветром, под ноги прохожим, под колеса машинам, становясь мусором. Естественный ход вещей.
– Не всегда, чтобы слушать, надо понимать язык… бывает достаточно желания и внимания… и терпения… остановиться и послушать… просто послушать… свое сердце или опадающие листья… какая разница…
Мне стало неуютно. Вроде бы не было в его словах ничего необычного, скорее – банальные сентенции. Но произносил он их так, словно был первым, кто до этого додумался. И стало безумно жаль его, человека, которому при обилии людей рядом не с кем поговорить по душам, кроме как с листьями.
– Я бы хотела написать ваш портрет.
– Зачем?
– Что зачем? – Оторопела я.
– Зачем ты хочешь написать мой портрет?
Я не знала, что ответить. Я не знала – зачем. Я просто хотела.
– Просто хочу. – Честно ответила я, в недоумении глядя на него. – А зачем вообще портреты пишут, картины?
– Я не знаю. Потому и спросил. Ты же сказала – хочу. Должен же я знать,
И почему я решила, что он какой-то особенный? Обычный старик, самодур к тому же. Времени ему, видите ли жалко! Всё равно ведь сидит! Стало как-то скучно и тоскливо. Захотелось домой, в город. Я резко встала и пошла. Он меня не удерживал.
Тётю Дашу удивил и обидел мой скоропалительный отъезд. Мне было всё равно. Думала, что больше не приеду, никогда…
Но время шло, хороня пустые обиды… И старик этот, Осенний, всё чаще приходил на ум… Я все больше убеждалась в его правоте. Все на свете происходит зачем-то и почему-то. Не бывает ничего просто так. Почему я хочу написать его портрет? На этот вопрос я так и не нашла разумного ответа. Зато полюбила разглядывать лица пожилых людей… и рисовать их, так наброски… лица, только лица… Старики перестали меня раздражать, даже их занудная непонятливость теперь вызывает только сочувствие…
Уже в марте я точно знала, что снова поеду в деревню. И обязательно напишу портрет Осеннего, может, тогда и пойму – зачем.
Тетя Даша, обрадовалась моему приезду, захлопотала у стола, не позволяя помочь. Она как-то заметно постарела за этот год, появились горькие морщинки в уголках губ. Дяди Коли дома не было.
– Николай теперь все чаще на пасеке пропадает, – тетя Даша предупредила мой вопрос, и тут же, почти торопливо начала рассказывать деревенские новости – кто родился, кто женился.
Я не решилась перебивать ее, поняла – видимо что-то важное произошло в их семье, раз они так изменились… что-то такое, о чем тетя Даша говорить не хочет. Мало ли – у них своя жизнь, своя семья. Чтобы сменить тему разговора, поинтересовалась с деланно-безразличным видом:
– А Осенний как поживает?
Тетя Даша глянула на меня почти испуганно:
– Так он же умер… Не знала?
– Умер? А кто же тогда на скамейке?… Когда? Как? Почему?
– Дак, зимой еще… Как из монастыря вернулся – занедужил… все на усталость жаловался… посмеивались тут многие: с чего, мол, устал-то – работа непыльная… не мешки таскать… А про то, что ни днём, ни ночью покоя не знал, потом уж вспомнили только…
– Из какого монастыря? – Прервала я её причитания.
– Так из Рождественского… Он туда каждую зиму ходил… Годину по жене справлял. Она у него в Спитаке погибла, во время землетрясения. Ты, поди, и не знаешь про такое… только родилась тогда. Он ее там похоронил… А жить потом уж, когда страна разваливаться начала, сюда перебрался. А могила, её ж в чемодан не положишь, она там и осталась… в чужом государстве. Вот он по монастырям и ходил на годину да на день рождения. Осенью, в сентябре, – в Троицкий, зимой в Рождественский… Поживет там дня три, помолится, монахам поможет, чем может… Любил он жену-то очень… Всякое у нас тут болтали про него… язык-то без костей… а он жених завидный… не пил, не курил… работящий да домовитый, уважительный… Сколько баб к нему подкатывало… сколько грязи вылили… даже и про нас… будто я его медовыми настойками приворожила… только он так и жил бобылём… – тётя Даша вдруг всполошилась, – погоди, он же спрашивал о тебе… говорил на жену его ты похожа… И письмо тебе оставил. Где ж оно? Погоди-ка…