Шрифт:
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Осенний
Снова осень. Золотая осень, воспетая художниками и поэтами. Самое мое нелюбимое время года. Не понимаю, как можно любоваться увяданием и смертью. В какие бы наряды не рядилось увядание, каким бы золотом не платило за восторги, итог у него один – смерть. На меня осенью нападает тоска, жить становится неуютно. Не люблю осень. Правда, года три назад, я с ней примирилась и даже, можно сказать, подружилась. Произошло это, как и все в моей жизни, случайно и неожиданно. Однокурсница уговорила меня съездить на выходные в деревню за медом к ее
В прошлом году, уезжая, думала, что больше приеду никогда. Глупая, разве в жизни бывает что-то «никогда» и «навсегда». И вот, я снова еду по сумрачному хвойному туннелю, к свету… Лучи закатного солнца, отражаясь от пожелтевшей листвы, кажется, и сам воздух делают золотисто-соломенным… Через несколько минут автобус выедет из туннеля, повернет налево, и откроются взорам поля, луга, долы, пруд, уютно спрятавшийся в ложбинке между долами… Хвойно-сумрачный туннель сменится светлым липовым. Посередине аллеи – резная скамейка.
Деревня эта поломала мои стереотипы о деревне вообще и влюбила меня в себя, в свои окрестности. Здесь мне снова захотелось рисовать. Однажды поняв, что большой художницы из меня не получится, в одночасье забросила все – и художку, и краски… мольберт задвинула в самый дальний угол кладовки. Не хотелось быть одной из… из очень многих, чьи работы разглядывают снисходительно, покупают, торгуясь как за редиску на рынке… Мне и сейчас этого не хочется, только сейчас я уже не думаю об этом. Пишу картины и не думаю, что с ними будет дальше, купит ли их кто-то, попадут ли они на выставку… мне нравится сам процесс… Причем – вот ведь странность – пишу я только в деревне. В городе желание пропадает, там привычная рациональная жизнь, никаких полетов фантазий и творческих мечтаний.
Припозднилась я в этот раз. Сумерки сгущаются, разливая синюю краску, добавляя загадочности. Аллея не светится золотом, она словно отяжелела, налилась бронзой… Скамейка. На ней одинокая фигура старика. Есть или нет? Не разобрать. Наверняка есть. Он всегда сидит здесь в это время. Не около дома, как другие, а в липовой аллее, в стороне ото всех. Колоритная фигура. В прошлом году я даже пыталась написать его портрет… Удивительно, почему в первый свой приезд я его не заметила. Тогда, с подругой, было бы проще подойти познакомиться, разговориться. Подруга у меня – гений коммуникабельности, не то, что я.
Я издали любовалась им, мечтая написать портрет, пытаясь понять, представить, кто же он. Можно было, конечно, спросить, пусть даже не его самого, а квартирную хозяйку тетю Дашу, но тогда пропала бы загадка, а мне интересно самой придумать. Пусть даже потом мои фантазии окажутся далекими, очень далекими от действительности. Ну и что? Я же придумываю, создаю образ, а не ориентировку для розыска. Мне нравится придумывать людям необычные, полные драматизма, приключений, страстей биографии, примеряя их словно маски. Вот только образ старика никак не поддавался, не могла придумать ему биографию. Не совпадали мои заготовки с его видом, казались фальшивыми, надуманными. Но ведь была же у него, какая-то профессия, и жизнь была, не сразу же он стал стариком, и чем-то же еще он занимался, кроме сидения на скамейке.
Как-то возвращаясь с очередной прогулки из леса, пытаясь справиться с этюдником, кепкой, полной грибов, и закрытой дверью в подъезд, я буквально столкнулась с загадочным стариком. Он выходил из дома, где я жила, и куда пыталась попасть. Провожал его дядя Коля,
– Голуба моя, – рассмеялся дядя Коля, увидев мои почти акробатические трюки, – кто ж за грибами с этюдником ходит? Ты бы еще пианино взяла!
– Да я и не за грибами ходила… грибы так случайно встретила… – промямлила я, стесняясь перед стариком своей неуклюжести.
– Ага, выскочили это они на тропинку и давай перед тобой красоваться – нарисуй нас, возьми нас с собой, а то нам здесь плохо, страшно в лесу, – продолжал развлекаться дядя Коля.
А старик как-то мягко, заботливо принял у меня кепку с грибами, поправил этюдник, сваливающийся с плеча, и легонько подтолкнул меня в открытую дверь.
– Иди, красавица, устала небось.
Мы вместе поднялись на второй этаж, дядя Коля уже на лестнице обогнал меня, открыл дверь в квартиру. Жила я у него на правах подруги племянницы и компаньонки его жены, тети Даши.
– А что Осенний то в дом не зашел? – Спросила тётя Даша. – Он вроде не суеверный, чтоб не возвращаться.
Я оглянулась – старика не было, ушёл.
– Да он торопился, дело ж у него. – Весёлость дяди Коли улетучилась, словно и не было. – Да и я пойду. Поедем пока не стемнело.
В тот вечер дядя Коля против обыкновения не пришел к ужину, но обычно строгая в таких делах тётя Даша только отметила это, добавив после получасового ожидания, что ужинать будем без него. Мне было любопытно, что за дело такое у них могло быть с этим таинственным стариком, куда они уехали на ночь глядя. Дядя Коля не любил ездить после полудня, все поездки – только с утра. Но спросить я не решалась. Тётя Даша не одобряла праздного любопытства и сплетен. А в тот вечер она стала какой-то печально-задумчивой, словно переживала, передумывала что-то важное. Никогда прежде е видела ее такой.
– Тёть Даш, а как зовут этого Осеннего? Интересный такой старик, я его еще на скамейке в аллее заприметила. – Не выдержала я.
Она посмотрела на меня непонимающе, потом рассмеялась, снова став привычной тётей Дашей.
– Да так его и зовут – Осенний. А ты думала это фамилия? Нет. Это теперь уж вроде как имя. Вообще-то его Арсением зовут. Он к нам лет, почитай, двадцать как перебрался… Фельдшер он. Ребятишки наши сразу его полюбили. Чем он их приворожил? Раньше ко врачу со слезами ходили, как увидят – прячутся… А тут, чуть завидят – кричат: дядя Асений! Дядя Асений! Так и повелось – Осенний да Осенний, по имени-отчеству уж и не зовёт никто, разве когда официально. Да он и не возражает.
– А отчество его? – Немного осмелела я.
– Иванович, – и после небольшой паузы с особым уважением и теплотой в голосе добавила – Арсений Иванович Шустов.
– А откуда он приехал? Семья у него есть? – решилась продолжить расспросы.
– Тебе зачем? – Тётя Даша окинула меня таким взглядом, что я невольно вжалась в кресло. Взгляд ее стал холодным, голос тоже.
– Так… портрет его писать хочу…
– Вот у него и спроси. И про портрет, кстати, тоже.
И всё, сказала, как отрезала, и за весь вечер ни слова, только да-нет по необходимости. А я никак не могла понять, что же такого странного было в моём вопросе, почему тётю Дашу он так насторожил. Обычный вопрос. Мне же, строго говоря, и не важно – есть у него семья или нет. Просто так спросила. Из того самого праздного любопытства, которое тётя Даша не любила. Но не до такой же степени! Казалось бы – что мне до него? Какая мне разница, кто он, что он. Ну, захотелось мне его портрет написать. Ну и что? Даже если не напишу, большой беды не будет. Так говорила я себе, зная, что все равно буду думать о нём, что уже не могу не думать.