Осенний лист упал на землю
Шрифт:
Она ушла искать письмо. Я прислушивалась к шорохам, шагам… внимательно прислушивалась, лишь бы не думать… Я потом подумаю обо всем… когда останусь одна, когда будет возможность послушать свое сердце…
– Вот, вот оно… он в больнице еще когда лежал… все просил тебе передать… А мы как-то с похоронами-то закрутились… Родных у него не было, мы с Николаем его и хоронили… да люди помогли… А про письмо то и забыли… смотри-ка… Ты уж прости… может, там важное чего…
Я развернула сложенный вчетверо листок. Обычный тетрадный листок. Рисунок карандашом – мой портрет. Только лицо. Но в нем – я вся, даже жутковато – словно сама себе в душу смотрю. Осенний успел и узнать, и понять меня…
Шла с кладбища и не понимала, отказывалась понимать – как же так, все
Маникюр – «лицо» женщины
Одиннадцать лет. Не юбилей и не круглая дата. Но они так решили. Встретиться через одиннадцать лет, чтобы были равные промежутки времени. Одиннадцать лет учились в школе, одиннадцать учились у жизни самостоятельно. После школы время как-то ускорило свой бег, пролетело почти незаметно. Только вехи-события напоминают – прошли годы.
Маришка давно потеряла связь с одноклассниками. Близких подруг среди них у нее никогда не было. Первый год после выпуска еще как-то общались, скорее по привычке, а потом жизнь развела. Маришка даже забыла об этой их договоренности встретиться через одиннадцать лет. Звонок Анны, бывшей старосты, удивил и не столько обрадовал, сколько вызвал сомнения: стоит ли идти, зачем собираться. Предстоящая встреча почему-то пугала её. Мама уговорила сходить. Маме отказать не могла.
Сборы не были долгими. Маришка не любила наряжаться. Ее гардероб всегда предельно прост и рационален: джинсы на каждый день, строгий брючный костюм на выход. Короткая стрижка не требует долгой укладки. Маришка с сомнением посмотрела на свои руки. На тщательный маникюр ей всегда было жаль времени. «За руками нужен особый уход. Маникюр – лицо женщины» – вспомнилось любимое выражение Милки, их классной красавицы. «Пожалуй, надо хоть что-нибудь сделать, чтобы не опозориться. Не хватало еще, что бы она снова начала меня стыдить!»
…Милка пришла к ним в седьмом классе. Она и тогда уже выглядела красивой девушкой. Именно девушкой, выделяясь на фоне общей подростковой угловатости. Мальчишки, конечно, не оставили это без внимания. Милка осыпала их язвительными насмешками, но никого не отвадила от себя. Для Маришки это всегда было загадкой. Девчонки, конечно, завидовали и не понимали причину Милкиного успеха. Потом кто-то, кажется Анна, принес журнал со статьей о загадках женской привлекательности. Там говорилось, о какой-то манкости, которой обладают некоторые женщины. И такие женщины, пусть они даже некрасавицы, притягивают внимание мужчин. А Милка – красавица, с этим не поспоришь. Узнали и успокоились. Тем более что с девчонками Милка сама старалась подружиться. Но при всей кажущейся дружелюбности и простоте общения сохраняла некую возрастную дистанцию: «Я старше вас, я лучше знаю. А вы еще маленькие». Она действительно была старше на год. Особенно часто подтрунивала над Маришкой, называя ее «малышкой». Маришка и правда была самой маленькой в классе. Она и сейчас, в свои двадцать восемь лет, выглядела, скорее, как подросток: невысокая, худенькая, с короткой стрижкой и почти детскими чертами лица.
Милка обожала читать девчонкам лекции: «Маникюр – лицо женщины, ее визитная карточка. Кто-то умный сказал: лицо может обмануть, руки никогда. Они выдают и возраст женщины, и ее проблемы. Женщина подает мужчине руку в знак доверия к нему. И у мужчины должно возникать желание эту руку поцеловать. А кто захочет поцеловать твою руку? – Обращалась она к Маришке, – никакого маникюра, вечные чернильные пятна, царапины!». Что верно, то верно. Руки у Маришки всегда были в царапинах. Вместе с бабушкой она каждый день ходила на площадь кормить голубей. Голуби узнавали их, не боясь, садились на руки, порой невольно царапая их коготками. Маришка не обращала на это внимания, думала: внешность – не главное,
Однажды, как-то вдруг, уже в одиннадцатом классе, Милка неожиданно переменилась к Маришке. Перестала ее высмеивать, наоборот, начала приглашать то в кино, то на выставку, то на прогулку, то помочь разобраться с геометрией (Милке плохо давались точные науки). От прогулок Маришка увиливала, а вот отказывать в помощи не умела.
В доме у Милки ей не понравилось: холодно как-то, показной уют. Маришкины родители всегда старались познакомиться с ее гостями, поговорить. Здесь же…. Отец, открыв дверь и поняв, что пришли не к нему, тут же ушел в свою комнату, даже не поздоровавшись. Через какое-то время мать заглянула в Милкину комнату, окинула строгим взглядом Маришку, сказала холодно: «Милана, девочки, только не шумите». И ушла.
– Строгие они у тебя, – отметила Маришка.
– Да, нет, – отмахнулась Милка, – это они так… Отец мне вообще неродной, к тому же младше матери. Вот она его и пасет.
– Как это?
– Так это! Подрастешь – поймешь, – поняв, что сказала лишнее, огрызнулась Милка. – Давай лучше теорему объясняй.
Потом еще какое-то время Милка продолжала опекать Маришку, давать советы по уходу за собой, по макияжу и подбору одежды. Маришка может и рада была бы их слушать – дома с ней никто об этом не говорил, а сама спрашивать не решалась, смирилась с тем, что все считают ее маленькой, – да уж больно тон у Милки был назидательный. Вскоре, как это обычно бывает, случайно прояснилась причина столь неожиданной Милкиной перемены.
Неизвестно чем, но чем-то приглянулась Маришка Мише из параллельного класса. Миша, умный талантливый юноша, нравился многим девчонкам, пусть и не красавец и не спортсмен. Маришка была в него тайно влюблена, но даже подумать не могла, что у него к ней что-то может быть. А оказалось, что он просто не знал, как к ней подойти. Попросил Милку помочь, по-соседски. Она и помогла. Как умела.
– Я ж для тебя старалась, глупенькая! – Хохотала она. – Мы же подруги! Не могла же я тебя, дурочку наивную, в непроверенные руки отдать! А он ничего, – добавила она уже томно, – нежный, ласковый…
– Выдержал, значит, проверку. – Маришка не узнавала собственный голос, откуда в нем появились язвительные нотки? – Ну и куда ты ему знак качества поставила?
Больше они с Милкой не общались. Миша провожал Маришку виноватым взглядом, но подойти так и не решился. Хорошо, что учебный год скоро закончился.
Маришка снова с сомнением посмотрела на руки: «Карьеру не сделала, личная жизнь не сложилась. Хвастаться нечем. И маникюр ничего не изменит».
….Они собрались почти в полном составе. Первые несколько минут узнавания друг друга были странными, официально сдержанными. А потом… потом пошел обычный в таких случаях шквал воспоминаний, рассказов, фотографий…
– А где же наша красавица Милана? – Поинтересовался кто-то.
– Она в больнице, – Анна как обычно была в курсе всех событий.
Вопрос растаял, словно его и не было. Прерванный поток воспоминаний тут же возобновился с новой силой, но Маришка успела заметить, как облегченно выдохнула Анна, казалось, она была рада, что никто не поинтересовался, что же случилось с Милкой, почему она в больнице. Потом уже, когда общий разговор всех немного утомил, и народ начал разбредаться по маленьким группкам, Анна рассказала Маришке.