Осенний мост
Шрифт:
Не расстраивайся, — улыбнувшись, сказал Гэндзи. — У тебя еще будет такая возможность. Вот выздоровеешь и придумаешь что-нибудь новенькое.
Макото коротко рассмеялся, но тут же задохнулся и схватился за грудь.
Да, я придумаю что-нибудь новенькое. Совершенно новенькое. Когда меч вошел мне в грудь, меня посетило внезапное озарение, или, если так можно выразиться, я увидел перед своим мысленным взором лицо. Знаешь, чье?
Хэйко.
Нет. Князя Саэмона. Я остознал в тот миг, что он тоже манипулировал мною, и очень искусно.
Уж не утверждаешь ли ты, что это Саэмон сказал тебе убить меня?
Что ты, совсем наоборот. Он сказал все, что только мог, чтобы убедить меня проявить снисхождение и простить тебя. Подчеркиваю — сказал. Но смысл сказанного не вполне соответствовал словам. У него это превосходно получается. Ты разве не замечал?
Конечно, замечал. Я никогда не считал князя Саэмона человеком слова — не в том смысле, что он лжет, но в том, что если ты вздумаешь опереться на него, то непременно поскользнешься.
И все же вас связывают тесные отношения, и ты полагаешься на его советы.
Это скорее видимость, игра на публику, чем подлинное доверие, — сказал Гэндзи. — Поскольку князь Саэмон об этом знает, то под этим для меня скрывается еще один уровень правды и лжи, а под ним — еще один, и так бесконечно.
Все говорят, будто ты знаешь будущее наперед, — сказал Макото, — но сейчас ты, хоть ты и пророк, говоришь, словно полный идиот.
Почему же? Разве тебе не кажется разумным поместить твоего врага туда, где ты сможешь за ним наблюдать? Или что вызывает твое неодобрение?
Ты так перехитришь сам себя, точно так же, как и он. Вопрос лишь в одном: кто из вас первым добъется того, что сядет в лужу из-за своего дурацкого умничанья.
Макото выдернул сорняк и отряхнул землю с корней, прежде чем отложить его в сторону.
В огород вошел Горо с мотыгой в руках, прошел по краю и принялся подравнивать границу между огородом и пешеходной дорожкой.
Иногда лучший способ добиться цели — это действовать тупо в лоб, — сказал Макото. Он посмотрел на Гэндзи. — Ты вправду провидец?
На протяжении шестисот лет в каждом поколении в нашем клане рождался тот, кто знал будущее — но те так, как это воображают себе люди, — отозвался Гэндзи.
Да, это мне уже сказала Сидзукэ. Думаю, с твоей подачи.
Полагаю, она со своим простодушием и прямотой сделала это куда лучше, чем удалось бы мне.
И почему мне об этом не сказали раньше? В ее изложении это скорее напоминало проклятие, чем дар.
Мне много что следовало бы уже давно тебе рассказать. Одно умолчание вело к другому, другое — к третьему, и так далее.
Макото пожал плечами.
А какая разница? Все равно провидицей станет Сидзукэ. У меня никаких видений не было.
И у нее тоже. Это свойство проявляется совершенно непредсказуемым образом. Оно часто раскрывается в период созревания, особенно у женщин. А может раскрыться и намного позже. Не существует способа определить, кто из вас это будет.
И я полагаю, что способов подготовиться к этому нету тоже, — сказал Макото.
Только один — просто принять мысль о том, что такое возможно, — отозвался Гэндзи.
Князь умолк и молчал так долго, что Макото решил, что разговор окончен. Он уже решил было отправиться на другой участок огорода, когда Гэндзи заговорил снова.
Насчет признания: я готов признать тебя. И готов объявить своим наследником вместо Сидзукэ.
Макото рассмеялся. Он знал, что это невежливо, но не удержался.
Вопрос не в признании, князь Гэндзи. Я нуждался в нем двадцать лет назад. Теперь в нем нет никакого смысла. Что же касается наследника — у вас уже есть наследница, и вполне подходящая.
И Макото принялся помогать Горо насыпать бордюр.
Горо, — сказал Макото.
Горо, — улыбнувшись, ответил Горо.
Макото, — сказал Макото.
Все так же продолжая улыбаться, Горо сказал: «Кими», и снова сосредоточил внимание на входящее в землю лезвии мотыги.
Макото улыбнулся Гэндзи.
Я твердо намерен до отъезда научить его говорить мое имя.
Если он это сделает, то назовет тебя своим преемником, и тогда ты уже не сможешь уехать.
Макото и Гэндзи посмотрели друг на друга. Макото рассмеялся. Гэндзи лишь улыбнулся — как обычно, легко и едва заметно.
ГЛАВА 12
Осенний мост
Молодость, красота и привлекательность вянут, едва успев появиться. В первой дымке Весны мы видим Осенний Мост.
1857 год, развалины монастыря Мусиндо
Дети из деревни Яманака часто играли среди развалин старинного храма, расположенных на холме над их долиной. Большинство из них боялись этого места. Здесь всегда раздавались какие-то странные звуки, и если они и не были на самом деле стонами терзаемых душ, завыванием призраков и злобным хихиканьем демонов, то достаточно походили на таковые, чтобы дети навоображали себе все эти кошмары. Это-то и было одной из причин, по которой они сюда приходили, поскольку они, как и все дети, любили побояться — если могли перестать бояться прежде, чем страх сделается нестерпимым. Еще одна причина заключалась в том, что Кими, их заводила, любила играть здесь. А ей это нравилось потому, что она, хоть и была одной из самых младших и самых маленьких в этой компании, была еще и одной из двух детей, которые не боялись этого места. Вторым был Горо. Горо не боялся потому, что он был дурачком, как и его мать, деревенская дурочка. Он не выглядел ребенком, поскольку был крупнее любого мужчины в селе, намного крупнее, да и лицом походил скорее на мужчину, чем на ребенка. На самом деле, он бы уже мог считаться мужчиной, но вел себя настолько по-детски, что у детей никогда даже и не возникало вопроса, отчего он водится с ними.
Однажды, когда они пришли на холм, чтобы поиграть, один из детей вдруг завопил:
Смотрите! Призрак!
У остатков каменной стены, некогда окружавшей храм, виднелся смутный силуэт. Некоторые дети, которые попугливее, кинулись было наутек.
Ничего это и не призрак! — возразила Кими. — Это человек.
Человек сидел настолько неподвижно, а одежда его была настолько неяркой и выцветшей, что казалось, будто он проступает из стены, словно тень. Он был старый, бритоголовый, со впалыми щеками и невозмутимым взглядом ярких глаз. Рядом с ним на земле лежали коническая соломенная шляпа и деревянный посох.