Осенний мост
Шрифт:
Настоятельница подождала, пока гости покинут зал для медитаций, чтобы приступить к экскурсии, а затем встала и прошла в обособленный уголок, приютившийся у восточной стены монастыря. Это было единственное в Мусиндо место, где духовная практика длилась непрерывно, — и единственное, куда не водили экскурсии. Настоятельница почтительно поклонилась в воротах, прежде чем пройти на отгороженную территорию смотрителя.
Как всегда в это время дня, он возился в огороде. Настоятельница мысленно называла его святым — сперва в шутку, а затем, к собственному удивлению, и вполне серьезно. Святой был очень предсказуем. Он следовал, без малейших отклонений и пропусков, распорядку, установленному более двадцати лет назад чужеземным монахом по имени Джимбо.
Шесть часов медитации до рассвета, затем чаша овсянки и какой-нибудь маринованый овощ — вот и все его пропитание в течение дня. Как столь крупный человек мог прожить на столь малой порции пищи, оставалось загадкой. И тем не менее, ему это удавалось. Остальную часть утра он, как вот сейчас, проводил в огороде: выпалывал сорняки, осторожно выбирая насекомых, чтобы не повредить им, подметал опавшие листья и, кланяясь им, складывал их в компостную кучу, и собирал овощи для еды и заготовки впрок. После двух часов полуденной медитации святой принимался убирать остальную территорию монастыря и, когда требовалось, чинить здания, ограду или дорожки. Затем, перед вечерним омовением он выходил к наружным воротам монастыря и раздавал леденцы и сладкие лепешки детям из соседней деревни, Яманака, у которых пользовался большой любовью. Их, по всей вероятности, поражало, что такой огромный человек может быть таким терпеливым и добрым.
Он был терпелив и добр с детьми, потому что Джимбо был терпелив и добр с ними, а он следовал примеру Джимбо во всем. Но Джимбо не готовил ни леденцы, ни сладкие лепешки. Святой каким-то образом научился этому искусству за время своих скитаний, двадцать лет назад. Это было еще до того, как он стал святым, настоятельница — настоятельницей, заброшенный монастырь Мусиндо вновь начал действовать, а князья западной Японии свергли сёгуна Токугава.
Твой огород прекрасен, — сказала настоятельница. Она всегда разговаривала с ним, как только выдавался удобный случай, скорее по привычке, чем потому, что ожидала, что он ответит как-нибудь иначе, не так, как всегда. — Прекрасно, что овощи и цветы могут цвести и разрастаться, когда ты так осторожно убираешь с них насекомых.
Смотрительно поднял голову и улыбнулся, или, точнее сказать, заулыбался еще шире, потому что улыбался он почти непрестанно. А затем он произнес одно из двух слов, составлявших весь его словарь.
Кими, — сказал он.
1861 год, монастырь Мусиндо
Деревенские дети наблюдали за происходящим из леса. Их родители строго-настрого велели им держаться подальше от сотен сёгунских мушкетеров, занявших монастырь Мусиндо. Это был разумный совет, поскольку когда самураи принимаются сражаться друг с дружкой, всегда умирают ни в чем не повинные люди, которых угораздило очутиться рядом, — а тут явно назревала драка. Кими, конечно же, вовсе не собиралась пропускать приближающееся эффектное зрелище. Хотя она была девчонкой, и далеко не самой старшей из детей — ей сравнялось всего восемь, — ум и энергичность сделали ее заводилой. И кроме того, она была единственной, кого Горо слушался всегда. Горо, сын деревенской дурочки, был великаном. Он никогда не хотел никому ничего плохого. Но из-за того, что он был таким большим и таким сильным, он мог непреднамеренно причинить вред людям, и иногда действительно причинял. И дети заметили, что это происходит лишь тогда, когда Кими нету поблизости. Наверняка это было всего лишь совпадением. Но дети, самые суеверные изо всех человеческих существ, верили, что она обладает особым даром умиротворять Горо. И эта репутация пристала к ней на всю жизнь.
Горо был крупнее любого жителя деревни, и даже крупнее, чем чужеземец, который пришел жить в монастырь и стал монахом, учеником старого настоятеля Дзенгена. До появления чужеземца старый Дзенген был единственным обитателем Мусиндо. До того, как чужеземец стал учеником старого Дзенгена, у него было совершенно непроизносимое имя. Затем он начал называть себя Джимбо. Это уже было нетрудно выговорить. Даже Горо, который до этого не произносил ни одного внятного слова, мог выговорить это имя — что и делал, причем непрестанно.
Джимбо, Джимбо, Джимбо, Джимбо, Джимбо, Джимбо, Джимбо…
Горо, заткнись! — говорили ему остальные дети. — Он знает, кто он такой, и уж точно знает, что ты здесь.
Джимбо, Джимбо, Джимбо…
Горо твердил это снова и снова. Это не докучало одному лишь Джимбо. Джимбо вообще ничего не докучало. Хоть он и был чужеземцем, он все же был истинным последователем Пути Будды.
Горо, хватит, — говорила Кими. — Дай же и другим что-нибудь сказать.
Джимбо, — говорил Горо в последний раз и умолкал. Во всяком случае, на какое-то время.
Когда пришли мушкетеры, Джимбо ушел в горы, и к моменту появления князя Гэндзи еще не вернулся.
Оказалось, что солдаты сёгуна поджидали князя Гэндзи. Его небольшой отряд самураев попал в засаду и был окружен. Те, кто попытался найти убежище в монастыре, погибли от взрыва спрятанного там пороха. В сторону людей Гэндзи было выпущено столько пуль, что мертвые лошади, за которыми они укрывались, оказались превращены в сплошное месиво изорванной плоти. Под конец же, когда прибывшие союзники князя уничтожили врагов, горстка выживших с головы до ног была измазана в крови, лошадиной и людской.
Джимбо не было еще несколько дней после битвы, а когда он вернулся, дети не узнали его. Они увидели чужеземца, одетого наподобие одного из спутников князя Гэндзи, человека, который вместо мечей носил за поясом пистолеты, и который, неистовствуя, словно демон из кошмарнейшей преисподней, убил множество человек — из своих пистолетов, при помощи мечей, которые он отобрал у тех, кого превратил в трупы, и просто голыми, окровавленными руками.
Дети в страхе бежали от него. Все, кроме Горо.
Джимбо, Джимбо, Джимбо! — сказал он и помчался к чужеземцу.
Кими увидела, что Горо прав. Этот чужеземец и вправду был Джимбо. Он сбросил рясу дзенского монаха, которую надел, когда стал учеником старого Дзенгена, и теперь был одет в тот же самый наряд, что был на нем, когда он впервые явился в деревню. За поясом у него был револьвер, а в руках он держал длинное оружие с двумя стволами.
Зачем ты так оделся? — спросила его Кими.
Мне нужно сделать кое-что такое, чего в другой одежде не сделаешь, — сказал Джимбо, глядя на развалины монастыря. Несколько дней спустя все они узнали, что именно он считал должным сделать.
Другой чужеземец вернулся — тот самый демон, который был тогда с князем Гэндзи. Кими привела деревенскую детвору к развалинам зала для медитаций, и там они и спрятались. Они видели, как демон медленно проскользнул внутрь монастырских стен; в каждой руке у него было по револьверу. Джимбо выступил из тени у него за спиной, приставил револьвер к затылку чужеземца и сказал что-то по-английски, чего никто из детей не понял. Но что бы именно Джимбо ни сказал, это заклинание оказалось неправильным, потому что вместо того, чтобы исчезнуть или уйти, демон нырнул вбок и, извернувшись в падении, выстрелил из обоих своих револьверов в Джимбо. Джимбо вытрелил тоже, но только раз, и слишком поздно, и не попал. В тот самый миг, когда он выстрелил, пули демона ударили в него и сбили его наземь. А потом демон встал над Джимбо и разрядил оба своих револьвера ему в лицо.