Осенний мост
Шрифт:
Вот как? — переспросила настоятельница. Осведомленность молодого человека удивила ее. Сражение действительно происходило именно так, как он сказал, а не так, как о том рассказывалось посетителям. Официальная история приписала Таро роль, которую на самом деле сыграл Мукаи, отчасти для того, чтобы восстановить доброе имя первого, а отчасти для того, чтобы замаскировать участие в этом деле второго. Впоследствии Таро плохо закончил, но, к несчастью, слухи о привычках Мукаи поставили бы князя Гэндзи в исключительно неловкое положение, если бы их имена оказались связаны. Двадцать лет повторений придали этой лжи весомость исторического факта. В одном из небольших храмов монастыря даже был алтарь, посвященный господину Таро. За прошедшие годы он приобрел известную популярность как бодхисатва спасения. Но поскольку не имелось никаких реликвий, связазанных с ним, настоятельница этот культ не поддерживала. Теперь же она сказала: — Истинная суть этой истории не в том, кто что сделал. Гораздо полезнее показать, насколько хрупка жизнь, и с какой благодарностью и вниманием следует относиться к каждому ее мигу.
Полагаю, вы правы.
Но молодой человек явно был сильно разочарован, как будто те давние события как-то затрагивали его лично.
Эта битва вызывает у вас особый интерес? — спросила настоятельница.
Только с точки зрения истины, — ответил гость. Он по-прежнему улыбался, и в улыбке по-прежнему сквозил оттенок насмешки, но теперь казалось, будто он насмехается сам над собою. — Я просто надеялся, что что-нибудь из того, что мне рассказывали, окажется правдой. Хоть что-нибудь.
А от кого вы услышали ваш вариант рассказа? — поинтересовалась настоятельница.
От моих родителей. Они здесь были. Во всяком случае, так они мне говорили.
Настоятельница знала всех детей из деревни, которые в тот день наблюдали за битвой, спрятавшись в лесу. Она знала всех, кто прожил достаточно долго, чтобы сделаться взрослым, знала всех родившихся у них детей и всех внуков, и этот молодой человек определенно не входил в их число. Из спутников князя Гэндзи битву пережили всего одиннадцать человек, четыре женщины и семеро мужчин. Впоследствии три пары сочетались браком — несомненно, уверовав, что судьба свела и сохранила их именно для этой цели. (Как же мы любим приписывать своему незначительному существованию совершенно необоснованную важность! Настоятельница мысленно возблагодарила Будду за то, что он уберег ее от этой иллюзии). Родители молодого человека рассказали ему правду о битве, но солгали, сказав, что они при ней присутствовали. Это была не такая уж большая ложь. И все же она явно произвела на него большое впечатление.
А кто ваши родители? — спросила настоятельница.
И тут молодой человек поступил совершенно неожиданно.
Он расхохотался.
Это хороший вопрос! — сказал он. — Очень, очень хороший вопрос.
ГЛАВА 5
Бегство Чайнатаунского Бандита
Ничто в жизни — как в этой, так и в будущих — не причинит вам такой боли, как любовь. Если кто-либо скажет вам обратное, то знайте: они лгут.
Либо они до сих неопытны в подобных вопросах.
Либо им необычайно везло в выборе возлюбленных.
Пока что.
1882 год, Чайна-Таун, Сан-Франсциско
Мэттью Старк остановился у входа в китайскую прачечную, расположенную на углу улиц Вашингтона и Дюпонта и вдохнул полной грудью. Некоторые его знакомые любили поговорить о зловонии Чайнатауна, испускаемом этим районом, словно воспаленной раной. Самому же Старку нравилась здешняя смесь запахов — и не их изобилие, и не какой-то конкретный запах в частности, а все в целом, отголосок жизненной силы и энергии. Она всегда будила в его душе надежду на лучшее, невзирая на то, что он на собственном опыте знал, что худшее, как минимум, настолько же вероятно, как и лучшее. А еще она чем-то напоминала ему тот наполненный событиями год, что он провел в Японии — вот уж двадцать лет тому назад, — хотя запахи там были совершенно другие. Возможно, дело было просто в восточных ароматах.
Старк — с его современным двубортным пиджаком из шерстяной ткани, черным, с отделкой из черного же бархата и с пуговицами, обтянутыми тканью, с жилетом из темно-красного шелка, надетого поверх белой шелковой рубахи, с шерстяными брюками, с элегантными подтяжками, фетровой шляпой, с черным шелковым, нетуго завязанным галстуков, с довольно длинными, но аккуратно подстриженными волосами, что на висках уже отливали сединой, — выглядел в точности как любой преуспевающий джентльмен из быстро растущего города Сан-Франциско. Единственным отличием были небольшие выпуклости под пиджаком, у правого бедра и на груди, слева. Там скрывались кобуры с двумя револьверами тридцать восьмого калибра, со стволами длиной один в пять, а второй — в два дюйма; первый он носил ради его точности, а второй — ради компактности. Он проверил их, прежде чем двинуться через площадь к “Нефритовому лотосу”, самому значительному увеселительному заведению в этой части города.
Старк не ожидал сейчас никаких проблем — во всяком случае, ничего такого, что могло бы потребовать применения огнестрельного оружия. Но старые привычки держатся крепко. Когда он был семнадцатилетним мальчишкой, сбежавшим из приюта в Огайо и пытавшимся стать ковбоем в западном Техасе, его едва не убил мошенник, которого он поймал за жульничаньем во время игры в карты. И единственная причина, по которой Старк убил этого мошенника, а не наоборот, заключалась в том, что револьвер того типа дал осечку. После того случая Старк обзавелся привычкой носить при себе второй револьвер — просто так, на всякий случай. С тех пор ему четырежды приходилось стрелять из обоих револьверов сразу на протяжении одной стычки, и все четыре раза — тогда, в Японии. Трижды он спасал свою жизнь и жизнь своих друзей. Последний же раз это вовсе не было продиктовано необходимостью. Старк разрядил свой кольт сорок четвертого калибра и смит-и-вессон тридцать второго в беспомощного человека, которого он уже и без того смертельно ранил. В его понимании, в этом заключалась величайшая ирония судьбы — в том, что любовь с легкостью способна привести человека к ненависти, а возникшая в результате этого ненависть способна заставить человека совершать неразумные поступки, не колеблясь ни мгновения.
Старк шел на встречу с У Чун Хин, одним из самых богатых людей Сан-Франциско. Являясь китайцем, У Чун обладал привилегией жить в кварталах, раскинувшихся вокруг Портсмутской площади, вместе с двадцатью тысячами своих соплеменников-китайцев, и был достаточно осторожен и благоразумен, чтобы не щеголять своим богатством перед американцами. Старк слыхал, будто У Чун происходил из влиятельного китайского семейства, в молодости приехал в Соединенные Штаты, дабы продолжить образование, и застрял здесь после того, как его родные сгинули во время одного из мятежей, с незавидной регулярностью прокатывавшихся по стране. Но каким бы ни было его подлинное прошлое, в настоящем У Чун был владельцем множества ресторанов, борделей, игорных домов и опиумокурилен. Поскольку деловые интересы Старка лежали в совершенно другой сфере, и поскольку он не нуждался ни в товарах, ни в услугах, предоставляемых У Чуном, они никогда не заключали сделок и никогда не конфликтовали. Старк понятия не имел, отчего вдруг У Чун пригласил его на эту встречу.
Прошу простить меня за то, что я попросил вас прийти сюда, — сказал У Чун.
Старка провели в гостиную, расположенную на втором этаже. Она была обставлена, словно небольшая библиотека в доме какого-нибудь университетского профессора, если судить по изобилию книг. Да и вообще, вся обстановка наводила на мысль, что комната принадлежит какому-то преуспевающему американцу, работнику умственного труда. Впечатление завершал наряд У Чуна, вполне способный посоперничать с нарядом гостя по вкусу и качеству. Вокруг не было ни единого намека на Азию, если не считать лица У Чуна. Волосы хозяина дома были аккуратно подстрижены. Никаких хвостиков — что вы, что вы!
В настоящий момент обстановка такова, что с моей стороны было бы неблагоразумно выходить за пределы моего района.
Из-за Чайнатаунского Бандита, — сказал Старк.
Да, — сказал У Чун, всем своим видом выражая согласие с гостем, — хотя он и не из Чайнатауна.
Газеты утверждают, что он отсюда, — сказал Старк.
Газеты! — фыркнул У Чун. — У них всего лишь две цели. Продать как можно больше экземпляров и послужить интересам их корыстолюбивых хозяев. Из-за газет мы имеем китайский налог на кубический метр, китайский налог на горнорабочих, китайский полицейский налог. Разве это справедливо? Ведь нету же, к примеру, мексиканского налога на кубический метр, немецкого налога на горнорабочих, ирландского полицейского налога — разве не так? И вот теперь, из-за всей этой болтовни о “Чайнатаунском Бандите” общественное мнение вновь настроено против нас.