Осенний мост
Шрифт:
Когда демон ушел, дети кинулись к Джимбо. Но остановились, когда увидели, что от него осталось. Только Горо и Кими все-таки подошли к нему. Горо рухнул рядом с Джимбо и принялся стонать и подвывать. Кими обняла Горо и попыталась успокоить его — и себя тоже.
Не плачь, Горо. Это уже не Джимбо. Джимбо ушел в Сухавати, Чистую землю. А когда мы отправимся туда, он нас встретит, и нам не будет страшно. Там, в Сухавати, все будет замечательно.
Кими сомневалась, сможет ли Горо когда-либо оправиться от потери. Но постепенно он отошел. Он начал проводить дни напролет в развалинах, убирая обломки и сомнительные куски, которые могли быть обугленными останками человеческих существ, засыпал яму, оставленную мощным взрывом, что уничтожил зал для медитаций, разравнивал землю и собирал пули, что сотнями были выпущены во время битвы, предшествовавшей поединку Старка и Джимбо. За неимением лучшего занятия, дети принялись подражать Горо, и, не успев сообразить, что же именно они делают, они помогли ему восстановить Мусиндо.
Вскоре Горо начал снова произносить единственное слово, которое знал.
Джимбо.
Но теперь он произносил его тихо, и только по одному разу.
Когда монастырь восстал из руин, с ним, в некотором смысле слова, восстал и Джимбо. Горо стал носить его рясу и следовать монашескому распорядку, которого придерживался Джимбо. Он вставал в самый темный предрассветный час, шел к настоятельской хижине для медитаций и оставался там до самого восхода солнца. Однажды, заглянув туда, Кими увидела, что Горо сидит совершенно неподвижно, ноги у него сложены в позу лотоса, словно у настоящего монаха, а веки опущены, как у Джимбо, когда тот глубоко погружался в самадхи. Конечно, же, дурачок не мог, как Джимбо, достичь совершенного, блаженного покоя просвещенного. Он не был настоящим последователем Пути Будды, как Джимбо. Но он очень хорошо ему подражал. А поскольку благодаря этому Горо делался тихим, счастливым и безвредным, Кими ему не мешала.
Однажды, несколько сезонов уборки урожая спустя, когда Кими вместе с семейством работала на деревенском рисовом поле, приехал богатый торговец, сопровождаемый отрядом самураев. Они не состояли на службе у какого-нибудь благородного господина, как все почтенные самураи, а принадлежали к числу самураев без господина — их называли «люди волны», потому что они, подобно волнам на поверхности океана, не имели корней, никому не принадлежали, не имели цели, однако же существовали и способны были учинить крупные неприятности и беспорядки. За последние годы, когда страну лихорадило от внутренних раздоров и присутствия чужеземцев, ослабление порядка породило множество таких людей.
Сколько времени прошло между сражением, поединком, смертью Джимбо, с одной стороны, и приездом этого торговца, с другой, Кими сказать не могла. В деревне один год ничем не отличался от другого. Она знала, что прошло несколько лет, потому что монастырь Мусиндо уже был восстановлен, а ее собственное тело начало изменяться, обнаруживая смущающие истоки свойств, что должны были со временем привести к беременности, родам, придирчивому мужу, пищащим детям и всему прочему. Кими видела ожидающее ее будущее столь же отчетливо, как мистические видения святых. Вскоре она превратится в свою изможденную, до срока состарившуюся мать, а кто-то иной — один из ее будущих детей — станет ею самой, проказливой и дерзкой. Таково истинное значение реинкарнации для низших. Быть может, князья вроде Гэндзи и прекрасные гейши вроде Хэйко перерождаются в новых, захватывающих воплощениях в далеких, загадочных краях. Крестьяне же просто возвращаются обратно, подобно своим предкам, и все повторяется, как уже много раз до того, и никакого перехода в иную жизнь для них нет.
Настает новая эпоха, — провозгласил торговец, не слезая с коня, — эпоха огромных, беспримерных возможностей!
Можешь не трудиться врать нам! — крикнул в ответ один из крестьян. — У нас все равно нету денег. Тебе не удастся выдурить у нас то, чего у нас нет.
Крестьяне расхохотались. Многие принялись хвалить того, кто отозвался первым, и выкрикивать собственные предложения.
Отправляйся в деревню Кобаяси! Они намного богаче нас!
Да! У них, по крайней мере, есть что украсть! А у нас нету ничего!
Крестьяне снова расхохотались, а торговец улыбнулся. Он вытащил из-под куртки большой кошелек и встряхнул его. Послышался звук, напоминающий звон монет. Множества тяжелых монет. Смех быстро стих.
Торговец сказал:
Станет ли обманщик давать вам свои деньги, вместо того, чтобы забирать у вас ваши? Станет ли лжец верить вам на слово, вместо того, чтобы просить вас поверить на слово ему?
По весу кошелька не отличишь, свинец там, или золото, — отозвался еще какой-то крестьянин, — а слова — это всего лишь слова. Мы не настолько глупы, чтобы не распознать вора, когда мы его видим.
Один из «людей волны», сопровождающих торговца, — видимо, командир отряда, — выехал наперед и заговорил — заносчиво, как всегда говорят самураи, вне зависимости от того, есть у них господин, или нету.
Веди себя смирно, крестьянин, — сказал он, положив руку на рукоять меча, — и говори почтительно с теми, кто выше тебя.
Это деревня Яманака, — отозвался нимало не испугавшийся крестьянин. — Мы — подданные господина Хиромицу, а не какой-нибудь бездомный сброд.
«Человек волны» достал меч из ножен.
Господин Хиромицу, значит. Я дрожу от страха.
Господин Хиромицу имеет счастье дружить с Гэндзи, князем Акаоки, — продолжал гнуть свое крестьянин, — который не так давно сокрушил здесь войско сёгуна. Ты, может, слыхал о монастыре Мусиндо?
Монастырь Мусиндо, — повторил «человек волны», опуская меч, и повернулся к торговцу. — Я думал, это намного западнее.
Поверни голову, — посоветовал крестьянин, — и посмотри на ту гору. Вон он.
Уберите меч, — попросил торговец, — и давайте больше не будем говорить о прошлом. Я пришел как посланец будущего. Зажиточного, процветающего будущего. Будете ли вы слушать меня, или нет? Если нет, то я уеду.
Он открыл кошель, запустил туда руку, вытащил пригоршню монет и раскрыл кулак. В кошеле был не свинец. На ладони у торговца блестели су, прямоугольные золотые монеты с легко узнаваемым клеймом монетного двора Токугавы. Шестнадцать су составляли один рё, а один рё — это было больше, чем самый богатый земледелец деревни мог мечтать выручить за весь свой урожай. Если кошелек торговца и вправду был набит золотыми су, то он держал в руках целое состояние. Просто поразительно, что сопровождавшие торговца ронины до сих пор еще не убили его и не украли его богатство. Сознание того, что рядом с ними находятся столь огромные деньги, повергло крестьян в молчание.
Недавно сёгун отменил запрет на путешествия за границу, — объявил торговец. — Видя, что мир будет облагодетельствован нашим присутствием, сёгун мудро дозволил японцам бывать в чужих землях. Чтобы создать путешественникам благоприятные условия, будет построено множество гостиниц — на Тайване, на Филлипинах, в Сиаме, в Кохинхине, на Яве и в других местах. Само собой разумеется, прислуга в этих гостиницах должна быть японская. Мы не можем доверить наших путешественников заботам нецивилизованных местных жителей. А потому мне поручено предложить молодым женщинам из вашей деревни работу служанок, поварих и экономок, сроком на три года. Плата — один су за год — будет передана их семьям. Заранее, авансом! Вот три су, которые сейчас, немедленно будут выданы любому семейству, которое предоставит своим дочерям такую неповторимую возможность! Три золотых су!