Осенний призрак
Шрифт:
Не сдерживай себя.
Взорвись.
Она не помнит себя от боли и счастья. Лица маленьких змеенышей исчезают в темноте.
Малин и Даниэль лежат на серой простыне друг возле друга, в темноте она видит контур его тела на фоне спущенных жалюзи. Он говорит. Голос у него спокойный и ясный, твердый и теплый. Она пытается собраться с мыслями спросонья, отвечая на его вопросы.
— Итак, вы разъехались?
Малин слышит, как она почти беззвучно, шепотом отвечает Даниэлю:
— У нас ничего не получилось. В конце концов, я его ударила.
— Ничего
— Не знаю.
— А что с вашим расследованием? Нашли что-нибудь? На вашем месте я бы занялся Гольдманом.
— Не надо об этом, Даниэль.
Малин слышит его хриплый смех. Ей хочется подвинуться к нему ближе, положить на него руку. Но его как будто нет рядом. Или это сама близость стала вдруг для нее невозможной?
— Может, продолжим? — Даниэль кладет руку ей на бедро, но Малин этого будто не замечает. Ей кажется, что журналист говорит не то, что хочет на самом деле, что ждал ее ради чего-то другого. «Разве не ради того, чем мы только что занимались?» — мысленно спрашивает себя Форс.
Она поднимается с постели, одевается, а Даниэль не спускает с нее глаз.
— Ты уходишь?
Идиотский вопрос.
— Что же мне здесь делать?
— Но ты можешь остаться. Я приготовил бы бутерброды, если ты голодна. Ты выглядишь усталой, сейчас тебе нужен кто-то, кто заботился бы о тебе.
— Твоя болтовня, Даниэль, — последнее, в чем я сейчас нуждаюсь.
— Иди, что ж. «Гамлет» наверняка все еще открыт.
— Закрой рот, Даниэль, ради бога, закрой рот.
Сакариас Мартинссон задирает юбку Карин Юханнисон, снимает с нее белые нейлоновые чулки и на руках доносит ее до скамейки из нержавеющей стали в подвальном помещении Государственной криминалистической лаборатории. Карин ложится на спину и раздвигает ноги. И Харри берет ее, дыша ее сладковатым запахом, погружаясь в ее влагу. Она стонет. «Который это раз, десятый или двадцатый?» — спрашивает себя полицейский.
Гунилла дома. Она ждала Харри к ужину, когда он позвонил и предупредил, что задерживается на работе и дома будет не раньше одиннадцати.
Мартинссон старается не думать о том, как сейчас дома, на кухне, Гунилла ужинает в одиночестве, но эта картина не выходит у него из головы.
Как-то раз прошлой осенью Сакариас пришел к Карин по одному делу и задержался. Она повела его в подвал, в лабораторию, чтобы кое-что показать, и тут все случилось. Потом они оба тосковали, и сегодня Карин снова позвала его. Сначала он взял ее на руки и положил на пол. Она была теплая, размякшая и податливая. «У меня вспотел затылок, — шептала она ему. — Поцелуй меня в затылок».
Форс смотрит в избитое, все в синяках лицо Марии Мюрвалль.
Фотография жертвы изнасилования лежит перед ней на паркетном полу гостиной. Малин поворачивает ее, разглядывая то с одной стороны, то с другой, как одержимая.
Так что же случилось, Мария?
Немота надежно хранит эту тайну, хотя все твое тело — словно беззвучный крик в белой комнате психиатрической больницы города Вадстены. Завтра мне предстоит посетить другую больницу и другого человека, который тоже ничего мне не скажет.
Часы на башне церкви
Туве сейчас, конечно, в автобусе с каким-нибудь новым приятелем.
Она не приедет сюда. «Я вела себя ужасно, — думает Малин. — Я умоляла ее, а она в глубине души такая же, как и все: стоит ей заметить мою слабость — и она не упустит шанса показать свою власть надо мной.
И так я думаю о собственной дочери?»
Малин замирает, задумавшись. Ей становится стыдно, и она отгоняет эту мысль прочь.
С кем она собиралась в кино? С парнем? Как я могу ей позволить такое после того, что случилось? Со временем многое забылось, мой ужас прошел. Остался только какой-то смутный страх, будто электрический разряд в теле. Страх, которым можно оправдать все.
«Я больше ничего не понимаю. Я перестала понимать саму себя».
И Янне. Он исчезает из памяти, словно давнишний сон. Малин не собирается говорить с ним и не думает просить прощения. «Что я за человек? — спрашивает она себя. — Как я могу презирать тех, кого люблю?»
Малин идет на кухню и достает текилу из шкафчика над холодильником. Осталось полбутылки.
Она пьет прямо из горлышка.
Что делает с тобой эта осень, Малин Форс? Что делает она со всеми вами?
Куда она заведет тебя?
Посмотри, куда она завела меня.
Я хочу сказать тебе одну вещь: иногда мне кажется, что Андреас где-то совсем близко, я чувствую его дыхание. Оно не холодное и не теплое, и совсем не имеет запаха. Я не вижу и не слышу Андреаса, но знаю, что он где-то близко и в то же время невероятно далеко.
Ясмин тоже здесь, по крайней мере, отчасти.
Стоит ли мне бояться их?
Захотят ли они мне отомстить?
Мой мир совсем белый. А их, вероятно, черный или серый, и холодный, какой та ночь запомнилась им, живой и мертвому.
Не пытайся разгадать свою тайну, Малин. Даже если у тебя получится, это не поможет тебе. В тайне заключена особая сила.
Занимайся лучше моей тайной, если тебе так хочется. Иди по следу навстречу одиночеству и страху. Может, тогда Андреас и Ясмин простят меня.
Если только найдется из-за чего прощать.
Прощение.
Вот слово, засевшее в голове Янне, когда он готовит бутерброды для Туве и смотрит в сторону кухонного стола, туда, где всего неделю назад стояла Малин. Тогда она кричала на него, а потом ударила. «Сможем ли мы со временем простить друг друга? Как нам это сделать, мне и Малин? Ведь это все равно что понять одну вещь: то, что оба мы виноваты друг перед другом и вся наша совместная жизнь не более чем недоразумение, нечаянная обида, ошибка, за которую надо просить прощения.