Осенний призрак
Шрифт:
Малин поворачивает ключ зажигания.
Не стоит пока сообщать родителям о снимках, незачем их беспокоить.
Она направляется домой, в квартиру, в надежде уснуть.
Однако Малин Форс не спится. Она смотрит в окно на струи дождя, нервными серебристыми стежками мелькающие на фоне ночного неба.
Ей тепло под одеялом. Тело успокоилось и больше не требует алкоголя. И даже тоска по Янне и Туве на время улеглась.
Малин натягивает одеяло на голову.
Туве здесь, с ней. Пяти-, шести-, семи-, восьми- и девятилетняя. Туве в любом возрасте.
И Янне. Наша
Она слышит стук в окно. До земли двенадцать метров, разве такое возможно?
Снова стучат, Малин слышит, как вибрирует стекло.
Она не встает с постели, ждет, когда стук повторится. Потом ей слышится какой-то шум, похожий на раскат грома. Малин отбрасывает одеяло и устремляется к окну.
Дождь и темнота.
Ей чудится тень, мелькнувшая над крышами.
Пить, пить…
Внутренний голос, отдающийся эхом в висках. И снова кто-то стучит. Три раза подряд, потом еще три раза, словно зов о помощи доносится с далекой планеты.
«Это у меня в голове», — думает Малин и снова ложится в постель.
Накрывшись одеялом, она ждет новых звуков, но больше ничего не происходит.
Я далеко от тебя, Малин.
И в то же время так близко.
Ты ведь знала, кто стучал тебе в окно? Может быть, это был я, а может, это твой пропитанный алкоголем мозг подшутил над тобой.
Не пей, Малин.
Темнота вцепится тебе в горло, если ты покажешь свою слабость, будь то алкоголь, деньги или любовь.
Меня ведь и самого погубила любовь в тот вечер, и тогда я обратился к деньгам. Я ведь знал еще тогда, в Лунде, когда корпел над учебниками по юриспруденции, что деньги — моя единственная возможность вернуть любовь. И именно поэтому с таким рвением изучал кодексы, разрывая пальцами тонкие страницы.
47
Лунд, 1986 год и далее
Молодой человек листает шелковистые страницы толстого сборника законов.
Он воспользовался берушами, чтобы отгородиться от звуков, доносящихся из коридора студенческого общежития. У него синие глаза, будто предназначенные для фотографирования страниц. Ему нетрудно изучать юридические науки, законы хорошо укладываются в памяти, чтобы он мог применить их, когда потребуется.
Он уже на третьем курсе. Собственно, уже сейчас он знает вполне достаточно, чтобы заседать в каком-нибудь столичном суде. Ему потребовалось три года, чтобы подавить в себе обиду, забыть то, что случилось в Линчёпинге, в Кафедральной школе, в его прошлой жизни.
Конечно, и здесь есть те, чьи фамилии вписаны гусиным пером в дворянские книги. Хотя в Лунде они привлекают к себе гораздо меньше внимания, чем в Линчёпинге.
Однажды ночью он взобрался на крышу роскошного университетского корпуса, скрываясь от шума, мешавшего ему работать. Он ездил в Копенгаген за амфетамином, [68] который не давал ему уснуть во время занятий. Он обманул таможенников в Мальмё, спрятав
Этот молодой человек не участвовал в карнавале на втором курсе и позже других стал посещать пабы и бары. Он снискал себе репутацию большого умницы, достойного внимания самых красивых девушек. Но многие распускают сплетни и шепчутся за его спиной. Кто он, откуда? Как-то раз на парковке за корпусом студенческого общежития он до крови избил одного парня из Линчёпинга. Тот говорил всем, кто интересовался личностью Йерри: «Петерссон — ноль. Он человек без имени, из никакой квартиры в никаком городе».
68
Амфетамин — стимулятор центральной нервной системы. Лекарственное средство, запрещенное в свободной продаже. Злоупотребление вызывает наркотический эффект.
— Ты ничего не знаешь обо мне! — кричал Йерри, стоя над лежавшим на земле парнем, чье тело казалось бесформенной черной глыбой в тусклом свете одинокого уличного фонаря. — Ты больше ничего не будешь обо мне рассказывать. Ты позволишь мне быть тем, кем я хочу, иначе я убью тебя, дьявол! — Он поднял с земли какую-то металлическую штуку, похожую на нож, и приставил ее к горлу парня: — Слышишь ты? Я отрежу тебе голову ножом от газонокосилки.
Йерри знал о женщинах все. Какими они могут быть мягкими и теплыми и как они умеют преображаться, каждая по-своему. Они питали его силы снова и снова.
Он знал, что значит хотеть женщину. Лежа в своей кровати в общежитии, он часто думал то об одной, то о другой женщине, которые должны принадлежать ему, словно заклиная их таким образом.
Эти мысли были тайной, помогавшей ему оставаться самим собой.
48
«Они приближаются, Малин.
Они входят в твои сны, сплетенные из тайн.
Люди, не сумевшие справиться со своей жизнью и со своим страхом. Они просят о помощи, раскрывая рты беззвучно, словно змеи.
Они будто обречены вечно блуждать в печали.
Все они в твоих снах, Малин, и тот мальчик тоже.
Кто это там шепчет твое имя?
Ничего больше нет: ни мира, ни жизни, ни человеческих чувств, ни змеенышей, ползающих по распухшим крысиным тушам в затопленной городской канализации.
Только страх — самое серое из всех чувств».
Я хочу проснуться, Мария.
Я заснула слишком рано.
Фредрик Фогельшё еще не спит. Он сидит в кресле и смотрит на висящие над камином часы с маятником из черного мрамора. Они украшены изящными столбиками и, кажется, составляют с камином одно целое. Сейчас часы пробьют половину двенадцатого.
Снаружи сыро, а здесь, внутри, тепло. До озера Роксен всего несколько сотен метров.
В камине потрескивает огонь, тлеющие поленья то переливаются всеми оттенками оранжевого цвета, то вдруг становятся серыми. В комнате уютно, спокойно и пахнет горящим деревом.
Фредрик Фогельшё берет рюмку с коньяком в левую руку и круговыми движениями, чтобы лучше почувствовать запах, поднимает ее к носу. Вдыхая сладковатый аромат, думает о том, что отныне ничего не будет пить, кроме коньяка «Деламейн», и что хотел бы окончить жизнь с рюмочкой «Деламейна» в руке.