Ошибка грифона
Шрифт:
Варсус любил доставать свой телефон и небрежно бросать на стол. Или просто вертеть его в руках, когда рядом был кто-то еще. И – как замечал Меф – этот трюк всегда срабатывал. Девушки, да и юноши тоже, моментально начинали разглядывать аппарат Варсуса. Просили потрогать его, подержать, посмотреть. И люди с дорогущими айфонами, стоявшие рядом, почти завидовали, потому что их техникой никто особенно не интересовался. Надоела она уже всем давно и надолго.
Мефодий купил мороженое и пытался его разгрызть. Эскимо так замерзло, что, когда им стучали по ограде, ограда
– Как ты можешь есть мороженое в такую погоду? – с ужасом спросил Варсус.
– Голодный потому что. Я ничего не ел с того дня, как меня убили!
Варсус задумчиво посмотрел на Мефа, вспоминая, ел ли тот ночью колбасу.
– Кажется, у тебя появилось новое летосчисление! – сказал он.
Дафна появилась внезапно. Прилетела и, стянув морок невидимости, возникла прямо перед писательским домом, где на железных балкончиках, набросив на плечи шубы своих жен, одиноко курили поэты с сизыми от холода коленками. Увидев крылатую девушку с котом, поэты ошеломленно застыли и гуськом побежали дописывать циклы стихов для «Нового мира». Один из них пошел еще дальше и сделал то, чего не удавалось ему пятнадцать лет: придумал рифму к слову «полтергейст».
Подбежав к Мефодию и Варсусу, Дафна радостно воскликнула:
– Ну и где я была? Кто угадает?
– У Эссиорха, – безошибочно сказал Мефодий, едва взглянув на нее.
– Откуда ты знаешь? Подзеркаливал?
– Нет. Твое лицо сохраняет выражение последнего человека, с которым ты общалась.
Дафна покаянно кивнула:
– Ага! Есть такое дело… И что, лицо у меня такое же грустно-одухотворенное, как у Эссиорха?
– Нет. Такое же разбешаканное, как у Улиты. Сочетает радость материнства и профилактическое недовольство мужем… Кстати, ребенок у них забавный! За что я люблю младенцев: их мизинцами легко ковырять в ушах! – сказал Мефодий.
Варсус и Дафна разом посмотрели на Буслаева. Дафна вздохнула, а Варсус легонько и очень вежливо почесал ногтем указательного пальца свой лоб.
– Пошли, златокрылый! – терпеливо сказала Дафна. – Дай мне ручку, я поковыряю твоим пальчиком в ушке! И ты иди, шапочка!
«Шапочка» Варсус послушно поплелся за ними. Они дошли до реки и остановились у мостика. Москва-река еще не замерзла. В черной воде плавали утки. Между ними затесалась одинокая чайка, которая тоже, вероятнее всего, считала себя уткой.
Дафна бросила через реку задумчивый взгляд на окна венской кондитерской.
– Хотите я накормлю вас булками? – предложила она.
– Ага! Девушка проголодалась! – сказал Варсус.
– Почему я?
– Известный метод узнавать желания девушек. Если девушка спрашивает: «Хочешь винограда?», «Хочешь мороженого?» – значит, она сама этого хочет… Ну пошли!
Однако перекусить они так и не успели.
По набережной с включенными фарами двигалась колонна из десяти байкеров. Эссиорх ехал третьим после двух бородачей. У него на груди в кенгуру висел Люль. За Эссиорхом, частично перекрывая «стопы» мотоцикла, громоздилась Улита. Эссиорх ухитрялся не только управлять мотоциклом, но и читать Люлю лекцию.
– «Восход!» – говорил он сыну, и сам же отвечал за него писклявым голосом: «Пап, «Завод имени Дягтерева!» Умница, сынок! «Урал»! – «Ирбитский мотоциклетный завод!» В самую точку! «Иж!» – «Ижевский мотоциклетный». Браво, весь в отца!.. «Ява» – «Явский мотоцикле…» А вот и нет! «Ява» – это «Ява-моторс», Чехия!.. А вот «Минск» – это да! «Минский мотоциклетно-велосипедный завод»!
Улита хохотала, слушая их разговор.
– Милый, у тебя жар. Откинь голову, дай я тебе лобик через шлем пощупаю! – говорила она.
Последним в колонне байкеров на новом сверкающем «Харлее», стоимостью в маленькую планету, ехал мужчина лет тридцати. Лицо у него было невкусное, тоскливое. И это удивляло, потому что у него был самый лучший мотоцикл, самая лучшая защита и шлем с закрепленной камерой. Но это ничего не меняло: ведь мужчина только притворялся, что увлечен, и уже начинал тосковать, чувствуя, что мотоцикл для него – игрушка месяца на три, не больше. До этого, возможно, был серфинг, до серфинга – горные лыжи. И, понимая это, несчастный с завистью смотрел на толстяка на раздолбанном «Восходе», который себя уже нашел и ничего не ищет дальше.
Заметив Дафну, Мефодия и Варсуса, Эссиорх повернул к ним. Вся колонна мотоциклистов остановилась. Эссиорх слез с мотоцикла и оглядел его любовно-придирчивым взглядом человека, знающего тут каждую гайку. Потрогал бензонасос, поставил мотоцикл на подножку и вручил Улите насос. Сам он использовать его не мог из-за болтавшегося у него на груди Люля.
– Переднее колесо травит! Дорогая, сделай качков десять! – попросил хранитель.
– Неохота мне сегодня с качками драться! – отозвалась Улита, обводя задиристым взглядом окруживших их байкеров.
Эссиорх подошел к тому бородачу, что ехал первым, и что-то негромко сказал, видимо договаривался догнать их позднее. Бородач кивнул, завел мотоцикл и уехал. Остальные потянулись за ним. Остался лишь тот, что был на «Харлее». Других байкеров он знал хуже, чем Эссиорха, и потому решил приклеиться к нему.
– Знакомься! Это наш Ююю, – представила его Улита.
– Кто-кто? – не поняла Дафна.
– Юрист Юрий Юльевич Юшкин. Родители оторвались по полной, скажи? И профессию небось по этому же принципу ему присоветовали. Я предлагала ему поменять фамилию на «Чукоткин», даже девушку ему нашла хорошую, но Ююю, конечно, ни в какую. Нос у нее какой-то не такой!
– Чукоткина глупая, – сказал Ююю.
– Ну так зато ты умный! В детях все сравняется. А умную жену тебе нельзя. Ты с ней судиться станешь! – сказала Улита.
Ююю напряженно улыбнулся. Заметно было, что Улита нравится ему значительно меньше Эссиорха.
– Чего ты его задираешь? – шепнул Улите Эссиорх.
– А потому что! – в сторону, но довольно громко сказала Улита. – В гостях сидит до ночи, а когда ребенок орет – морщится. А ребенок, между прочим, у себя дома! Сидит по месту своей прописки и орет!.. И вообще: не нравится чужой ребенок – не торчи в гостях!