Ошибка
Шрифт:
Ещё никогда в своей жизни я не чувствовала себя настолько одинокой, преданной и испорченной. У меня нет ничего, ради чего стоит жить, и несмотря на то, что в этот раз я выжила, в следующий он меня убьёт. Он должен. Я знаю это, и он тоже знает. Возможно, в этот раз он нашёл какое-то милосердие, но он — бомба замедленного действия, которая только и ждёт, чтобы взорваться. Мои дни сочтены и я никогда не выберусь отсюда.
Я выскальзываю из кровати. Мои ноги трясутся под моим весом, когда я иду в ванную и закрываю
У меня уходит несколько минут на то, чтобы набраться храбрости и посмотреть в зеркало. Я сожалею об этом, как только решаюсь. Я не узнаю девушку, которая смотрит на меня. Мне нужно сделать вид, что это кто-то другой, кто-то чужой, кого я не знаю, потому что эта девушка сломана и больше не верит в спасение. Она худая и слабая. Её кожа землистого оттенка, похожая на карту из ушибов и порезов. Вдоль её груди к животу тянется уродливая красная линия в пару с пятидюймовым швом вдоль её шеи (прим. — десять сантиметров). Её губа рассечена, а лицо в синяках. Но часть, которая пугает меня больше всего — это её глаза. Они совершенно безжизненные. Она выглядит такой грустной, такой опустошённой.
Виктория Дэво умерла три дня назад, когда мужчина попытался изнасиловать её, подвергнув пыткам, и она охотно перерезала себе горло, умоляя о смерти. Она сделала это потому, что была сильным бойцом и сама управляла своей судьбой.
Девушка, на которую я пялюсь, больше не сильная. Я теперь ничто.
Я пячусь от зеркала, пока не ощущаю спиной холодную плитку стены. Скользя на пол, я прижимаю колени к груди. Засохшая корка на ране на моём животе трескается, и я морщусь от внезапной боли, но не плачу.
Я больше не заплачу.
Я приняла свою судьбу в этом аду.
Не знаю, как долго я оставалась в таком положении. Возможно, несколько минут, а может, и несколько часов. Всё, что я могу слышать, так это льющуюся из душа воду, которая ударяется об пол и заполняет комнату паром. Трудно признать, что у меня украли мою жизнь, но если бы мне предоставили свободу, то в данный момент я бы её не захотела. Ведь у меня ничего не осталось.
Когда в дверь начинают стучать, я не шевелюсь, а просто продолжаю смотреть в точку на стене напротив меня.
Мой желудок сжимается от звука его голоса, а ногти впиваются в голени. Вкус желчи комом становится комом в моем горле.
Я слишком поздно понимаю, что не заперла дверь. Она скрипит, и я слышу его тяжёлые шаги.
Он проходит и роется в ящиках, бормоча себе что-то под нос.
— Как ты? — спрашивает он, и я слышу, как он останавливается около меня. Посмотрев вниз, я вижу его коричневые ботинки с засохшей кровью на мыске. Я не отвечаю ему, потому что не хочу с ним разговаривать, и мне нечего ему говорить. Всё хорошо, вполне понятно сказано и сделано. Некоторые вещи просто не передать словами.
Чувствую, как он смотрит на
Я смотрю прямо на него. Между его бровей появляются складки, пока он изучает меня. Несколько секунд я решительно не отвожу от него взгляда, но затем выдёргиваю подбородок из его хватки.
Я медленно поднимаюсь на ноги, повернувшись к нему лицом. Будучи полностью обнажённой, я наблюдаю, как его взгляд скользит по длинному порезу на моём теле. Закрыв глаза, он запрокидывает голову, зарываясь рукой в волосы. Только сейчас я замечаю кровь, на его рубашке — свидетельство о его последней жертве. Чудовище во всей своей красе. Я даже не могу отыскать в себе страх. Я не боюсь его. Мне теперь плевать.
Его взгляд перемещается на пятна крови, и снова на меня.
— Ты не должна меня бояться. Есть много чего, что ты не знаешь.
— Я и не боюсь, — отвечаю я ему. — Ты можешь уйти? Пожалуйста.
Он смотрит на меня и кивает. Разворачивается, чтобы уйти, но останавливается.
— Я не должен был тебя оставлять. Прости.
Мне плевать на то, что он говорит. Слышу щелчок двери, которая зарывается за ним, и залезаю в душ. Открыв воду на максимум, я становлюсь под неё. Она обжигает мою кожу, но я смакую это ощущение.
Выйдя из душа, я замечаю свежее полотенце, джинсы и майку на туалетном столике. Я почти забыла, как выглядит настоящая одежда. Я вытираюсь насухо и одеваюсь.
Когда я вхожу в спальню, Джуд сидит на кровати. Упираясь локтями в колени, он придерживает голову руками.
Полуобнаженный, он держит в руках окровавленную рубашку. Его татуировки тянутся вокруг бицепсов, украшая оливковую кожу. Подняв взгляд, он замечает меня и проводит рукой по своим тёмным волосам.
— Я подумал, что ты бы хотела одежду, — тихо говорит он.
Всё, что я могу делать, это смотреть на него.
— Ты не собираешься со мной говорить?
— Что ты хочешь, чтобы я тебе сказала?
Покачав головой, он пытается выколупать засохшую кровь из-под ногтей.
— Хоть что-то, — он поднимается с кровати, приближаясь ко мне настолько, что почти касается лицом моего. — Чёрт побери, ты пыталась убить себя, Тор. У кого-кого, а у тебя, мать твою, уж точно есть, что сказать.
Несколько секунд я наблюдаю за ним, пока он сжимает свои кулаки, и его челюсть подрагивает.
— Мне нечего тебе сказать, — тихо отвечаю я.
— Чёрт! — кричит он, отворачиваясь от меня и шагая в другую сторону комнаты. Хлопнув ладонью по стене, он поворачивается ко мне и тяжело дышит. После этого наступает долгое молчание. Я не шевелюсь, ведь не имею понятия, что он собирается сделать дальше.
— Человек, который убил мою маму и сестру, — говорит он так тихо, что я еле слышу его, — был дядей Эвана. Он хочет, чтобы я тоже умер, — повернувшись лицом ко мне, он прислоняется к стене и поднимает свой взгляд на меня. — Я не верю в совпадения. Думал, ты работаешь с ним.