Осип Мандельштам: Жизнь поэта

Лекманов Олег Андершанович

Неудивительно, что стихотворение Мандельштама «Мастерица виноватых взоров…» спровоцировало на полемический стихотворный ответ тогдашнего спутника жизни Марии Петровых, Петра Грандицкого:

Демон грозный в тельце малом, От твоих предвечных скал Что лисенком одичалым К берегам моим пристал? Ты ль, надменный, стал бескрылым, Плен пушистый возлюбя? Как же волнам и светилам Не вступиться за тебя? Только ль ребрышки худые Маком бровки на челе, Если Дьяволом стихия Залегла во влажной мгле? Что тебе немые хоры Красных рыб на дне морском, Если мраморные взоры Издают беззвучный гром. Что

тебе гнилая влага, Ржа и тлен кривой воды, Если пламя Карадага Плавит сплав твоей руды, — Пламя страсти и обиды, Пламя мести и вины, Что разит пращей Давида, Жжет – безглавьем сатаны.

Эмма Григорьевна Герштейн, рассказывая в своей мемуарной книге о семейной жизни Мандельштамов этого периода и влюбленности поэта в Марию Петровых, воспользовалась множеством терминов из арсенала профессиональных сексологов: «брак втроем», [706] «строго просчитанные чередования эксгибиционизма и вуайерства», [707] «бисексуальность» [708] и, наконец, – «садизм». [709] Приведя здесь, по долгу честного биографа, эти библиографические ссылки, сознательно ограничим себя ими, а также цитатой из Мандельштамовской внутренней рецензии 1927 года на роман Рахели Санзара «Потерянное дитя»: «Атмосфера повествования очень напряженная с уклоном к мелодраме. Социально книга фальшива. Фабульно – интересна. Принять ее ни в коем случае нельзя: она насквозь нездорова, играя на патологических явлениях и искажая действительность» (11:589). Излишне будет еще раз говорить здесь о том, что мы высоко ценим мемуары Герштейн. Лучше любых слов об этом свидетельствуют многочисленные отсылки к ее воспоминаниям, содержащиеся в нашей книге.

706

Герштейн Э. Мемуары. С. 421.

707

Там же. С. 423.

708

Там же. С. 424.

709

Там же. С. 426.

Едва ли не самым значительным событием зимы 1934 года стала для Осипа Эмильевича неожиданная смерть Андрея Белого, которая пришлась на 8 января. Сергей Рудаков изложил в письме своей жене рассказ Мандельштама о том, как он «стоял в последнем карауле. <…> В суматохе М<андельштам>у на спину упала крышка гроба Белого». [710] Смерть автора «Петербурга» и «Мастерства Гоголя» поэт оплакал в нескольких стихотворениях, которые в семье Мандельштамов условно назывались «Реквием». Одно из стихотворений Осип Эмильевич передал вдове покойного писателя, но Клавдии Николаевне оно не понравилось, так как показалось слишком «непонятным». [711]

710

О. Э. Мандельштам в письмах С. Б. Рудакова к жене (1935–1936). С. 52.

711

О цикле Мандельштама памяти Андрея Белого см., например: Спивак М. Л. «Непонятен, понятен, невнятен…»: «Темные места» в стихотворениях О.Э.Мандельштама на смерть Андрея Белого//Дело авангарда. The case of the avant – garde. Amserdam, 2008. C. 25–42.

Реквием по Андрею Белому закономерно может восприниматься и как реквием по самому Мандельштаму, «…тень неблагополучия и обреченности лежала на этом доме, – вспоминала Анна Ахматова. – Мы шли по Пречистенке (февраль 1934 года), о чем говорили, не помню. Свернули на Гоголевский бульвар, и Осип сказал: „Я к смерти готов“». [712] Тогда же Мандельштам спрятал в каблук своего ботинка лезвие безопасной бритвы – спустя несколько месяцев оно будет пущено в ход.

712

Ахматова А. Листки из дневника. С. 136. По наблюдению О. Роне—на эти слова Мандельштама восходят к реплике из четвертого акта пьесы Николая Гумилева «Гондла»: «…Я вином благодати / Опьянился и к смерти готов» (Ronen О. An approach to Mandelstam. P. 302–303).

Семнадцатого февраля 1934 года Владимир Дмитриевич Бонч—Бруевич высказал пожелание приобрести мандельштамовский архив для Центрального музея художественной литературы, критики и публицистики. 16 марта собралась комиссия экспертов по приобретению фондов музея, которая предложила за архив поэта смехотворно малую цену: 500 рублей. Вдогонку неприятному разговору с Бонч—Бруевичем, состоявшемуся 21 марта, полетело гневное Мандельштамовское письмо: «Назначать за мои рукописи любую цену – Ваше право. Мое дело – согласиться или отказаться. Между тем Вы почему—то сочли нужным сообщить мне развернутую мотивировку Вашего неуважения к моим трудам. Таким образом покупку писательского архива Вы превратили в карикатуру на посмертную оценку. Безо всякого повода с моей стороны Вы заговорили со мной так, как если бы я принес на утильпункт никому не нужное барахло, скупаемое с неизвестной целью» (IV: 156).

В позднейшем разговоре с Сергеем Рудаковым Мандельштам следующим образом излагал соображения,

высказанные ему Бонч—Бруевичем: «Я, да и мои товарищи считаем вас второстепенным поэтом – не обижайтесь и на нас не сердитесь – другие и даром <свои архивы> дарят». [713]

В середине апреля 1934 года Мандельштамы приехали в Ленинград. В начале мая в помещении «Издательства писателей» Осип Эмильевич получил, наконец, возможность поквитаться с председателем позорного суда по «делу Саргиджана – Мандельштама» Алексеем Толстым. Елена Тагер записала со слов Валентина Стенича: «Мандельштам, увидев Толстого, пошел к нему с протянутой рукой; намерения его были так неясны, что Толстой даже не отстранился. Мандельштам, дотянувшись до него, шлепнул слегка, будто потрепал его, по щеке и произнес в своей патетической манере: „Я наказал палача, выдавшего ордер на избиение моей жены“». [714] Вариант Федора Волькенштейна:

713

О. Э. Мандельштам в письмах С. Б. Рудакова к жене (1935–1936). С. 62.

714

Тагер Е. О Мандельштаме. С. 241.

«Мандельштам побледнел, а затем, отскочив и развернувшись, дал Толстому звонкую пощечину.

– Вот вам за ваш «товарищеский суд», – пробормотал он. Толстой схватил Мандельштама за руку.

– Что вы делаете?! Разве вы не понимаете, что я могу вас у—ни—что—жить! – прошипел Толстой». [715]

К этому Волькенштейн прибавляет: «Я знал и заверяю читателя, что ни к аресту Мандельштама, ни к его дальнейшей судьбе Толстой не имел никакого отношения». [716] Отметим, что в своей речи на Первом всесоюзном съезде советских писателей «красный граф» высказался о Мандельштаме крайне негативно. Отметим также, что поступок Мандельштама широко обсуждался в литературных кругах. Из воспоминаний Екатерины Петровых: «…поэт Перец Маркиш, узнав о пощечине, с видом предельного изумления поднял палец кверху со словами: „О! Еврей дал пощечину графу!!!“» [717]

715

Волькенштейн Ф. Товарищеский суд по иску Осипа Мандельштама. С. 56–57.

716

Там же. С. 57.

717

Осип и Надежда Мандельштамы в рассказах современников. С. 167.

Показательно, что по поводу этого громкого происшествия Президиум Ленинградского оргкомитета ССП счел нужным 27 апреля 1934 года отправить Алексею Толстому специальное письмо: «Мы не сомневаемся в том, что хулиганская выходка Мандельштама встретит самое резкое осуждение со стороны всей советской писательской общественности. Вместе с тем, мы с большим удовлетворением отмечаем ту исключительную выдержку и твердость, которую Вы проявили в этом инциденте. Только так и мог реагировать подлинный советский писатель на истерическую выходку человека, в котором до сих пор еще живы традиции худшей части дореволюционной писательской среды». [718]

718

Цит. по: Кобринский А. А. Дуэльные истории Серебряного века. Поединки поэтов как факт литературной жизни. С. 294.

Есть основания предполагать, что в Ленинград Мандельштам ездил специально для того, чтобы наказать Толстого: совершив возмездие, он, сопровождаемый Надеждой Яковлевной, вернулся в Москву. Опасаясь гнева советского графа, поэт, вместе с женой, посетил Бухарина и рассказал ему о случившемся.

К себе в гости поэту удалось зазвать Ахматову. [719] Из мемуаров Анны Андреевны: «…я после града телеграмм и телефонных звонков приехала к Мандельштамам из Ленинграда (где незадолго до этого произошло его столкновение с Толстым)». [720]

719

Арифметические выкладки, с помощью которых А. М. Марченко, споря с нами, пытается отодвинуть на более раннее время приезд Ахматовой к Мандельштамам в Москву (см.: Марченко А. Секрет шкатулки с двойным дном // Новый мир. 2006. № 12) не представляются убедительными. Или Ахматова ждала Мандельштамов в пустой квартире?

720

Ахматова А. Листки из дневника. С. 137.

В ночь с 13 на 14 мая 1934 года (по данным НКВД – в ночь с 16 на 17 мая) Осип Эмильевич Мандельштам был арестован.

Глава пятая

ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ (1934–1938)

1

«Обыск продолжался всю ночь. Искали стихи, ходили по выброшенным из сундучка рукописям. Мы все сидели в одной комнате. За стеной у Кирсанова играла гавайская гитара. Следователь при мне нашел „Волка“ (стихотворение „За гремучую доблесть грядущих веков…“. – О. Л.)и показал О. Э. Он молча кивнул. Прощаясь, поцеловал меня. Его увели в семь утра. Было совсем светло», – вспоминала Ахматова. [721]

721

Ахматова А. Листки из дневника. С. 137.