Осип Мандельштам: Жизнь поэта
Шрифт:
Редакция областного литературного художественного журнала «Подъем» предоставила Мандельштаму возможность вести платную консультацию. <…> <Мандельштам> предполагает начать работу над книгой о старом и новом Воронеже». [746]
В середине октября 1934 года Мандельштамы сняли комнату у агронома Евгения Петровича Вдовина. Дом находился в глубокой низине.
В феврале 1935 года в редакции газеты «Коммуна» поэта вынудили выступить с докладом об акмеизме «с целью выявления отношения Мандельштама к своему прошлому» (формулировка секретаря партгруппы Воронежского ССП Стефана Стойчева). [747] «В своем выступлении Мандельштам показал, – продолжает Стойчев, – что он ничему не научился, что он кем был, тем и остался». [748] Именно в этом докладе автор «Камня» определил акмеизм как «тоску по мировой культуре» и заявил, что он не отрекается «ни от живых, ни от мертвых». Вместе с тем Мандельштам «говорил, что отошел от акмеизма» (свидетельство воронежского писателя М. Булавина). [749]
746
Цит. по: Нерлер П. М. Он ничему
747
Там же. С. 93.
748
Там же.
749
Цит. по: Гыдов В. Н. О. Э. Мандельштам и воронежские писатели (По воспоминаниям М. Я. Булавина)//«Сохрани мою речь…». Ман—дельштамовский сборник. № 2. М., 1993.С. 34.
В конце марта 1935 года Надежда Яковлевна почти на месяц уехала в Москву. 30 марта в Воронеж прибыл филолог—формалист, тыняновский выученик Сергей Борисович Рудаков. [750] Его, как дворянского, да еще и офицерского сына, выслали из Ленинграда после убийства С. М. Кирова. Осипа Эмильевича Рудаков разыскал уже на третий день после своего приезда в Воронеж.
«Высокий, с огромными темными глазами, несколько крупными чертами лица: резко очерченный рот, черные брови с изломом, длинные ресницы и какие—то особенные тени у глаз – он был очень красив», – вспоминала Рудакова Наталья Штемпель. [751] При Мандельштамах Рудаков почти мгновенно занял место темпераментного собеседника, придирчивого оценщика старых и новых стихов, заботливого опекуна. Когда он сам внезапно заболел скарлатиной, роли переменились. «Полтора дня я пролежал у М<андельштамов>, – докладывал Рудаков в письме жене. – Они были изумительно заботливы». [752]
750
Подробно о нем см. во вступительной статье Е. А. Тоддеса и А. Г. Меца к публикации: О. Э. Мандельштам в письмах С. Б. Рудакова к жене (1935–1936) // Ежегодник рукописного отдела Пушкинского Дома. 1993. Материалы об О. Э. Мандельштаме. СПб., 1997. С. 7—31.
751
Штемпель Н. Мандельштам в Воронеже. С. 24.
752
О. Э. Мандельштам в письмах С. Б. Рудакова к жене (1935–1936). С. 115.
Рудакову, задумавшему написать большую книгу о Мандельштаме, Надежда Яковлевна передала на хранение часть архива поэта. В письме Борису Кузину от 11 июля 1942 года она назвала Сергея Борисовича «самым дорогим мне человеком». [753] Эти слова перекликаются с оценкой Осипа Эмильевича из записки Рудакову от 10 декабря 1935 года: «Вы самый большой молодец на свете» (IV: 161).
И только четверть века спустя исследователям стали доступны многочисленные воронежские письма Сергея Рудакова жене, из которых вдруг выяснилось, что этот молодой и безмерно честолюбивый филолог и непризнанный стихотворец, любя Осипа Эмильевича и терпя Надежду Яковлевну, испытывал при общении с поэтом страшные муки болезненного, уязвленного самолюбия. Во—первых, Мандельштам не признал рудаковских стихов. Во—вторых, Мандельштам якобы принижал роль Рудакова в создании собственных произведений. Так, Сергей Борисович досадливо писал жене о совместной работе с Мандельштамом над стихотворением «Ариост»: «Лика, честное слово – план (количество строф и строк в них, тематика строф, созданная по полустрочным обрывкам) – мой.Вся композиция – лицо вещи – и она прекрасна, стройна. <…> Оська смущен и… старается делать вид, что я «только помогал». Это стало так обидно, что я чуть не плюнул и собрался все бросить и уйти. Какая—то ослиная тупость, страх за свою славу», [754] «…дикая потребность – выслушать меня, руководиться мною». [755] Так Рудаков изображает отношение к себе Мандельштама в письме жене от 8 января 1936 года.
753
Цит. по: Борис Кузин. Воспоминания. Произведения. Переписка. Надежда Мандельштам. 192 письма к Б. С. Кузину. С. 678.
754
О. Э. Мандельштам в письмах С. Б. Рудакова к жене (1935–1936). С. 72.
755
Там же. С. 122.
Еще больше покоробило и отвратило от покойного Рудакова Анну Андреевну и Надежду Яковлевну то обстоятельство, что о Мандельштаме он с несколько наигранным цинизмом в своих письмах зачастую рассуждал как «о <под>опытном кролике или собаке Павлова», а о себе как об «академике» (из письма от 9 июня 1935 года). [756] Или даже – как о чучельнике (в письме от 25 октября 1935 года: «Сейчас занимался „шуточными“ (стихами Мандельштама. – О. Л.) –скоро допотрошу психа»). [757]
756
О. Э. Мандельштам в письмах С. Б. Рудакова к жене (1935–1936). С. 62.
757
Там же. С. 96.
Справедливости ради нужно отметить, что в этих же письмах Рудаков посвятил Мандельштаму и другие, глубоко прочувствованные строки: «Близость М<андельштама> столько дает, что сейчас не учесть всего. Это то же, что жить рядом с живым Вергилием или Пушкиным на худой конец (какой—нибудь Баратынский уже мало)» (из письма от 17 апреля 1935 года). [758] И еще: «Пусть он сто раз псих. Кто не может его вынести – только слаб. А кто может – с тем стоит разговаривать. Меня—то он изводил достаточно, а как бы был я к чертям годен, если бы из—за этого только перекис» (из письма от 13 января 1936 года). [759]
758
Там же. С. 43.
759
Там же. С. 124.
Как
«17, 18, 19, 20 <апреля> —дико работает М<андельштам>, – рассказывал Рудаков жене. – Я такого не видел в жизни. Результаты увидишь. <…> На расстоянии это неизмеримо и нерассказуемо. Я стою перед работающиммеханизмом (может быть, организмом – это то же) поэзии. Вижу то же, что в себе – только в руках гения, который будет значить больше, чем можно понять сейчас. Больше нет человека – есть Микель Анджело. <…> Для 4 строк – произносится 400. Это совершенно буквально. Он ничего не видит. Не помнит своих стихов. Повторяется, и сам, отделяя повторения, пишет новое. Бесится на мои стихи». [760] Так рождались те мандельштамовские стихотворения, которые он сам считал своими вершинными достижениями в поэзии. «М<андельштам> говорил, – фиксирует Рудаков, – что его всю жизнь заставляли писать „готовые“ вещи (монументальные), а Воронеж принес, может быть впервые, открытую новизну и прямоту». [761]
760
Там же. С. 44.
761
О. Э. Мандельштам в письмах С. Б. Рудакова к жене (1935–1936). С. 213.
Когда—то, в акмеистической юности, автору «Камня» ставил голос Вячеслав Иванов, а затем – Гумилев со товарищи. Начиная с «Tristia», прежняя поэтика дала трещину. В Воронеже Мандельштам окончательно «отпустил себя» – стихи хлынули сплошным потоком, перебивая, варьируя, опровергая и перекрывая друг друга. «В работе одновременно находилось по несколько вещей, – вспоминала Надежда Яковлевна. – Он часто просил меня записать – и это была первая запись, по два—три стихотворения сразу, которые он в уме довел до конца. Остановить его я не могла: „Пойми, иначе я не успею“». [762] «Поразительно, что простор, широта, глубокое дыхание появились в стихах Мандельштама именно в Воронеже, когда он был совсем не свободен», – дивилась в своих воспоминаниях Ахматова. [763]
762
Мандельштам Н. Вторая книга. С. 215.
763
Ахматова А. Листки из дневника. С. 140.
Необходимо еще иметь в виду, что воронежские стихотворения Мандельштама 1935 года создавались в тот период жизни поэта, когда как минимум по двум причинам он с обостренным вниманием должен был вчитываться в советские газеты. Во—первых, пресса и радио оказались пусть не единственными, но зато уж точно главными источниками информации Мандельштама о событиях, творившихся в «большом мире», прежде всего в Москве и Ленинграде. [764] Об этом с опорой на радиовпечатления очень выразительно рассказано в следующем Мандельштамовском восьмистишии (апрель 1935 года):
764
Ср. в письме Мандельштама к жене, отправленном в конце мая 1935 года: «Мне сейчас необходима прямая литературная связь с Москвой» (ГУ:159).
Во—вторых, в промежуток с апреля по июль, в который и были написаны все Мандельштамовские стихи 1935 года, поэта с особой силой переполняла «благодарность за жизнь», [766] не отнятую Советским государством из—за написания крамольного стихотворения о Сталине «Мы живем, под собою не чуя страны…». «Никаких лишений нет и в помине… – в конце июля 1935 года сообщал Мандельштам отцу из Воронежа. – Впервые за много лет я не чувствую себя отщепенцем, живу социально,и мне по—настоящему хорошо. <…> Хочу массу вещей видеть и теоретически работать, учиться… Совсем как и ты… Мы с тобой молодые. Нам бы в Вуз поступить…» (IV: 160).
765
На третьей странице «Известий» от 29 мая 1934 года была опубликована статья В. Шостаковича о достижениях советского радио, которая называлась «Язык пространства». Подробности о строительстве московского метро, которое официально было открыто 15 мая 1935 года, Мандельштам узнавал не только из радиорепортажей, но и из отчетов газет. Так, большая подборка материалов о метро появилась на страницах 5–7 «Правды» от 27 апреля 1935 года (среди авторов небезразличные Мандельштаму Д. И. Заславский и В. П. Катаев), на страницах 1 и 4 «Известий» от того же числа и на странице 1 воронежской «Коммуны» от 24 апреля 1935 года. Готовя в конце июня 1935 года рецензию на сборник «Стихи о метро» для воронежского журнала «Подъем», поэт, по его собственному признанию, воспользовался материалами, появившимися «в печати» (III: 265). При подготовке к написанию этой главы нами были насквозь просмотрены годовые комплекты тех четырех газет, которые наверняка внимательно читались Мандельштамом в Воронеже: «Известий», воронежской «Коммуны», «Литературной газеты» и «Правды».
766
Гаспаров М. Л. О. Мандельштам. Гражданская лирика 1937 года. С. 18.
Соответственно, в это время создаются те самые Мандельштамовские вещи, которые М. Л. Гаспаров определяет как «стихи о приятии действительности», [767] а Сергей Рудаков в письме жене от 24 мая 1935 года – как «открыт<ые>политически<е> стих<и>». [768] Понятно, что материал для таких стихов Мандельштам, мысливший как никогда масштабно, должен был черпать в первую очередь именно из радио и газетных источников.
767
Там же.
768
О. Э. Мандельштам в письмах С. Б. Рудакова к жене (1935–1936). С. 54.