Оскал дракона
Шрифт:
Лев некоторое время молча хмурился, а затем вдруг широко улыбнулся.
— Тебе просто нужно довериться мне, — сказал он. — Я буду полезнее живым в Великом городе, чем мертвым здесь.
— А если мне нечего предложить тебе за наши жизни, например, какой-нибудь драгоценный крест? — спросил я, криво усмехнувшись. — И что теперь, когда твоя ставка, Колль, сгорел, превратившись в дым?
— Иисус умер на простом деревянном кресте, — ответил он, и я замолчал, внезапно почувствовав накатившую усталость.
Дальше мы шли через лес молча. Казалось, он не закончится никогда, я вдруг словно очнулся ото сна и спросил, как давно мы идем по лесу.
— Мы прошли только половину, — сказал Финн, пристально оглядывая меня, — и когда-нибудь выйдем из него, как скажет любой здравомыслящий человек. Неважно выглядишь, Торговец, как восемь мер дрянной ткани. Тебе надо отдохнуть.
День скатился в серые сумерки, в которых мелькали эльфы, и лишь тогда я смутно осознал, что Финн отдал приказ остановиться. Меня будто окутала серая пелена, я с трудом видел и слышал, все было как в тумане.
Когда-то здесь была ферма. В свое время здесь соорудили какую-то основательную постройку, судя по всему, хижину пастуха, с толстыми стенами и низкой крышей, но крыша обрушилось, мох превратил развалины в зеленый холм; прошлогодняя сухая трава свисала сверху, напоминая мертвые тела на стенах крепости, которую мы недавно оставили.
Я проснулся и обнаружил, что лежу у стены, под еще сохранившемся фрагментом крыши, рядом со мной стонали больные в поту. У одних были раздутые от болезни лица, другие мучились животом. Снаружи развели костер, и остальные расположились снаружи, под звездами; те, у кого имелись плащи, завернулись в них или разделили с теми, у кого не было теплой одежды.
Вернулись Курица и Воронья Кость, первый тащил на плечах подстреленного оленя. Они освежевали добычу и стали жарить тушу на вертеле. Запах жареного мяса достиг и нашей хижины, и этот аромат напомнил мне о лучших временах.
Мне принесли сочные куски оленины и куски хлеба, размоченные в оленьем жире и крови. Удивительно, но я не чувствовал голода, и даже кусочек, который мне удалось проглотить, показался на вкус как пепел. Пришел Бьяльфи и осмотрел меня, и тогда я внезапно осознал, что заболел.
Какое-то время я просто лежал и слушал, как люди тихо переговариваются, занявшись починкой одежды. Ремни уже подшили, оружие вычистили, побратимы пытались оттереть самые большие пятна с одежды и плащей.
Затем они достали гребни — у каждого был свой, хорошие костяные гребни, даже если на некоторых не хватало зубцов и они были похожи на щербатую старушечью улыбку; тем не менее, воины все равно старательно расчесывали грязные, свалявшиеся волосы, заскорузлые от крови. Бьяльфи достал ножницы и обрезал самые запутанные колтуны, подровнял волосы и бороды остальным, и Лев, мельком наблюдая за ними, удивленно качал головой, не понимая, почему суровые северные воины уделяют больше внимания своей внешности, чем женщины.
К конце концов я поднялся со своей лежанки под крышей, где среди бредящих больных тихо и неторопливо, словно куры, перемещались Бьяльфи и монах.
Я двигался как в тумане, в дыму или даже в воде, в этой дымке знакомые лица и предметы казались далекими, я видел их только уголком зрения, словно эльфов. Когда наконец я вынырнул из этого тумана, я будто выскочил из толщи океана, хватая ртом воздух, и часто заморгал, пытаясь вернуть зрению четкость. Пот катился по мне, я дрожал в ознобе. Я уже понял, какой жар сжигает меня изнутри.
Я нетвердо стоял на ногах, и все вокруг меня покачивалось, словно на борту драккара; мои ноги казались слишком длинными, даже чужими. Я двигался очень медленно, как слепой старик, шел мимо мягко мерцающего костра, мимо храпящих и пердящих побратимов, направляясь к часовому в кольчуге и шлеме.
Он заметил, как я подхожу, и бросил на меня удивленный взгляд. Через какое-то время я узнал Оспака. Пока я соображал, он успел подойти и озабоченно оглядел меня.
— Тебе лучше вернуться к огню, ярл Орм, — сказал он.
Я хотел ответить, чтобы он оставил меня в покое, что мне нужно облегчиться, хотя это было, конечно же, ложью. Мне лишь нужно было остаться в одиночестве, удостовериться в том, что в глубине души я уже знал.
Но я смог произнести лишь «дерьмо». Он медленно кивнул, отвернулся и отошел в сторону. Я направился туда, где тьма поглотила отблески костра, и еще дальше, где светила лишь половинка луны.
Я спустил штаны и наклонился, чтобы посмотреть. И увидел их — красные пятнышки разбежались из паха на бедра, словно угольки из кузнечной печи. Я коснулся их, я уже знал, что это, лихорадка жгла мою голову. Я едва удержался на ногах.
— Смотри не упади, Убийца Медведя, — прозвучал холодный, как закаленное железо, голос. — Я не хочу, чтобы ты пострадал, иначе не получу удовольствия.
Мрачный Рандр Стерки вышел из темноты и встал передо мной, так что я смог его разглядеть, если бы поднял голову. Его клинок мерцал в лунном свете, как волчий клык. Рандр был обнажен по пояс, тьма причудливыми завитками поглощала его светлую кожу, и я с трудом понял, что это татуировки, которые обычно наносят русы.
Его нелепый вид вызвал у меня смех, но потом я вдруг увидел себя его глазами — я стоял, пошатываясь со спущенными штанами. Это зрелище было гораздо забавнее, и я задохнулся от смеха и тут ощутил, что уже сижу голой задницей на мокрой траве.
— Вставай, — зло прошипел он. — Или сдохнешь на коленях.
Сидя на заднице, хотел я его поправить. Я сижу голым задом в траве и умираю от красной чумы, прикончит он меня прямо сейчас или просто дождется, пока я сдохну сам, это не имеет никакого значения, как и не вернет всех тех, кого он любил. Одноглазый возьмет обещанную ему в жертву жизнь и, конечно же, самым жестоким образом, как обычно и поступает Один.
Но я мог выдавить из себя лишь одно слово — «задница». Учитывая мое положение, это не то яркое золотое слово, которое могло бы повлиять на Рандра Стерки.