Оскал дракона
Шрифт:
— Все равно, иди и осмотрись. Один из выживших — Финн Лошадиная Голова, — ответил Брюс, поднявшись на ноги.
Повисла тишина, потом началась какая-то возня, кто-то шумно с облегчением выдохнул и стал мочиться на стену хижины.
— Финн Лошадиная Голова? — пробормотал Бергр. — Из Обетного Братства? Говорят, он ничего не боится.
— Я это исправлю, — загоготал Хамунд.
— Лучше моли Одина, чтобы тебе никогда не пришлось с ним встретиться, — ответил Брюс, видимо, сменив позу, так что звук струи изменился, голос стал приглушенным. Наверное, он говорил, обернувшись через плечо. —
— Я знаю, — вдруг раздался голос, который я очень хорошо знал — зловещий, холодный и глубокий, как могильная яма.
Уверен, он звучал прямо у уха Брюса.
— Говорят, что враги бегут из-за моей отрыжки элем. Что скажешь, Брюс?
Журчание прекратилось. Все замерло. Затем Бергр всхлипнул, Хамунд взвизгнул, и все пришло в движение.
— Изнутри лед не сломать, так говорила моя бабка, — проворчал Рыжий Ньяль.
Как только раздались крики и удары, мы бросились наружу, почти выбив дверь.
К тому времени, как мы достигли места схватки, все уже было кончено, Финн устало вытирал кровь со своего «Годи», затем пнул грязным носком сапога одно из трех лежащих тел.
— Я его не узнал, — сказал Финн, взглянув на меня. — Может, тебе он знаком?
Это Брюс, подумал я, потому что его штаны были спущены до колен, кровь с дождем смешались на его бородатом лице, капли стекали в раскрытые незрячие глаза. Я тоже его не узнал и сказал об этом Финну, он пожал плечами и кивнул.
— Жаль, что он меня знал, а мне был знаком не больше, чем подмышка шлюхи. Наверное, неправильно убивать такого человека в черную дождливую ночь, — проворчал он.
Приковылял Ботольв, он держал в руке конец веревки, привязанной к недоуздку лошади, хромавшей почти в ногу с великаном, и Финн, заметив это, рассмеялся. Ботольв принял его смех за признательность и обрадовался.
— От всех этих разговоров о лошадях мне захотелось есть. Сейчас, когда враги мертвы, мы можем развести огонь и приготовить эту клячу.
Я подошел ближе, и лошадиная морда уткнулась мне в грудь, узнав меня, я ее тоже хорошо знал — это был почти еще жеребенок, из которого вырастет добрый жеребец, он и его братья паслись в нашей долине. Я провел ладонью по хромой ноге жеребенка и почувствовал жар и шишку на бабке, это был еще не костный шпат, просто костный нарост около копыта, от которого лошадь не сильно страдала. Она была тощей, как и все лошади после зимы, вся в грязи, покрытая грубой попоной, но забивать ее было рано. Я так и сказал, удивляясь, почему Один послал мне именно эту лошадь в эту ночь.
Ботольв, расстроившись, покачал головой.
— Эта кляча еле держится на ногах, — сказал он. — Или нам подождать, пока она сдохнет сама?
— Она не умрет. Хорошая трава и должный уход, и лошадь поправится, — ответил я Ботольву, глядя в его большое, плоское и угрюмое лицо. — Если же она все-таки умрет в нашей долине, то не сейчас и не из-за голода.
— Ятра Одина, — прорычал Финн. — Обычно я не согласен с Мышиными мозгами, но это просто лошадь. Ты думаешь, ее сильно заботит, от чего она подохнет?
— Все в руках Одина, — ответил я.
Ботольв недовольно заворчал, направился к хижине и резко дернул недоуздок, голова лошади мотнулась в сторону. Финн пожал плечами и пристально посмотрел на меня, на лошадь, на лежащие мертвые тела.
— Ну что ж, — проворчал он, — по крайней мере, можем положить Онунда на это чудище, конечно, если твой дорогой жеребёнок не слишком ослабел.
Я проигнорировал его издевку, как и не обращал внимания на дождь. Конечно, тощей лошади придется нелегко — перевозить тяжелого Онунда, но от этого она не сдохнет, по крайней мере, в ближайшее время.
— Почему ты решил, что нам осталось идти недолго? — спросил Финн, взглянув на меня снизу вверх — он обшаривал мертвые тела. — Мы не можем остаться здесь до рассвета — придут еще враги, их будет больше. А если пойдем дальше во тьме, то заблудимся и всю ночь будем ходить кругами.
Мы не будем ходить кругами, а скоро найдем Торгунну, Тордис, детей, повозки и всех остальных, я так и сказал.
— Тебе явилось знамение Одина, Убийца Медведя? — спросил Финн, усмехаясь, и вытер о штаны заляпанные кровью руки. — Или сейчас из тьмы появятся норны и покажут тебе свою пряжу?
— Взгляни на север, — ответил я.
Он обернулся и тяжело вздохнул. Слабый огонек, словно путеводная звезда, мерцал в дождливой туманной ночи.
— О чем они только думают? — проворчал Финн.
— Я подумала, — сказала Торгунна, — что дети хотят есть, а всем остальным нужно обсохнуть и согреться. Я думала о том, что трэлли разбежались в панике, но им некуда идти, и мы должны что-то сделать, чтобы они вернулись.
Она смотрела на меня, моргая.
— Я думала, — добавила она, стараясь говорить твердо, — о наших мужчинах, которых мы считали мертвыми, но все же надеялись, что вы не погибли и хотите найти дорогу домой.
Я прижал ее к себе и почувствовал, как крепко она обхватила меня руками, вместо того чтобы расплакаться, как поступила бы другая женщина. Напротив меня Ингрид обняла Ботольва, и он нежно похлопал ее рукой, что-то урча под нос, как довольный кот.
— А я ведь говорил, что Торгунна — мудрая женщина, — не моргнув глазом соврал Финн, а в это время Тордис вцепилась в его мокрую рубаху так сильно, что между пальцами выступила вода. — Разве я не говорил это всю дорогу, а, Орм?
Все были чрезвычайно рады нас видеть, они окружили нас заботой, предлагая поесть. Об Онунде тоже позаботились — его накормили и перевязали, пока я мрачно рассказывал историю о битве среди огня, лица слушателей, озаренные пламенем от костра, были суровы и мрачны как камни.
— Нес-Бьорн, — пробормотал Абьорн, старший среди шестерых воинов ярла Бранда. — Кое-кто заплатит за это.
— Гизур и Хаук, — добавил Реф, покачав головой. — Клянусь Молотом, сегодня печальный день.
Финн отошел, чтобы взглянуть на спящего сына, Ботольв направился к дочери, оставив Хленни Бримилля и Рыжего Ньяля рассказывать свои истории. Отовсюду раздавались стоны и всхлипы, я пошел к навесу из грубого сукна, где Торгунна склонилась над Онундом. Бьяльфи сидел рядом.
— Он может говорить? — спросил я, и Бьяльфи покачал головой.