Оскал дракона
Шрифт:
— Они только и делают, что рассуждают о своем распятом боге, — ответил я, а он моргнул и мягко улыбнулся.
— Да, но не только. Сам-то ты что думаешь об Иисусе Христе?
Я ответил ему так же, как и остальным, когда меня спрашивал об этом, что не встречал такого человека. Затем добавил, что больше ничего не скажу — нехорошо злословить о распятом боге в присутствии его священников. Эрик заерзал.
— Они пришли сюда, ссорясь друг с другом и улыбаясь мне, потому что дело не только в поклонении Белому Христу, — произнес он наконец и подался еще ближе ко мне, словно хотел поделиться большой тайной.
— Они
— А еще они дарят на крещение белую рубаху, — ответил я с унылым видом, — или что то в этом роде, как я слышал.
Эрик криво улыбнулся.
— Быть конунгом нелегко, но иногда я думаю — хотя их подарки ярко блестят, они не стоят того, чтобы стоять на коленях в молитвах, как они требуют.
— Тогда, может, просто вышвырнуть их и совершить жертвоприношение Одину, — упрямо ответил я чуть резче, чем собирался, но Эрик просто стиснул мой локоть и мрачно покачал головой.
— На дороге китов это может показаться простым и правильным решением, — ответил он, и тут я понял, что он завидует мне, я увидел истинное бремя власти.
— Итак, у тебя при дворе находятся христианские священники, которые хотят, чтобы ты отринул веру в асов, — проворчал я, раздраженный сентиментальным речами Эрика, тем более, что по сути он был прав. — Какое отношение это имеет к нашему делу, касаемо Стирбьорна?
Конунг Эрик прищурился и еще глотнул вина.
— Ты ведь неглуп, — сказал он. — Наверняка догадываешься, что именно Лев привез серебро, на которое Стирбьорн нанял Паллига, Льота и их берсерков. Ты еще не задавался вопросом — зачем?
Теперь прищурился я, он снова оказался прав, и от этой мысли кровь опять прилила к щекам, как после слов Эрика, что я не смогу подняться выше мелкого ярла. Конунг кивнул.
— Все собравшиеся здесь христианские священники — с запада, — сказал он. — Греков здесь нет, тех, кто мог бы свести на нет все их усилия, предложив несколько иную веру и иные преимущества. У Владимира, князя Новгородского, пока тоже нет в окружении греческих монахов, поэтому мы с ним союзники. У братьев Владимира греки есть, и поэтому они — мои враги.
И тут меня осенило. Владимир Новгородский, дерущийся со своими братьями Олегом и Ярополком, отстаивал старых славянских богов, хотя в прошлом довольно терпимо относился к греческой вере своей бабки. Его братья держали при дворе священников греческой веры, но Владимир не очень-то их жаловал.
Во всем этом явно замешан Великий город. Владимир мешал Византии, ведь обращение всех русов в греческую веру — такова цель Константинополя, пытающегося устранить несговорчивого Владимира, используя его братьев. Конунг Эрик, конечно же, отправлял воинов на помощь Владимиру, и Великий город хотел этому помешать. Введя в игру Стирбьорна.
Эрик убедился, что я наконец правильно понял положение дел, и вздохнул.
— Я думаю, Стирбьорн стал бесполезен для греков после поражения. И они попытаются найти другой способ на меня повлиять. Возможно, мне даже придется принять этого Льва, думаю, он предложит богатые дары, чтобы я отвернулся от Владимира. Или же я умру от яда в вине или пище. Если они не могут добиться чего-то силой, то либо покупают, либо убивают.
Мне стало жалко Эрика, человека, который хотел стать королем и должен был лавировать и изворачиваться, чтобы усидеть на высоком кресле. Я глотнул эля, чтобы избавиться от сухости во рту, но стало только хуже.
— Отправляйся к Паллигу Токесону, куда сбежал монах Лев, — велел Эрик. — Если Паллиг поймет, что никакого торга не будет, он может лишь вернуть мою дружбу за возвращение мальчика, то он отдаст твоего фостри. Если, конечно же, у него хватит ума.
О Паллиге Токесоне было известно достаточно, но исключительным умом тот не отличался. Он был ярлом Йомса, который саксы называли Юмни, а Венды — Волин, были и другие названия. Скальды, которым без сомнения платил золотом Паллиг, сочиняли хвастливые песни о доблестных воинах Йомса, что те ни шагу не отступают в бою, живут в неприступной крепости, им запрещено жениться и иметь детей. Не все люди Паллига норманны, большинство из них — венды, но, тем не менее, Токесоны оставались опасными противниками, у них имелось несколько берсерков.
— Стирбьорн может помочь себе сам, — заявил конунг Эрик, — для этого он должен дать мне понять, что сожалеет обо всем сделанном и готов рискнуть и вразумить Паллига.
Но то что я сам подвергну себя риску, конечно же, не имело для Эрика значения. Я еще не подумал, что на это скажет ярл Бранд, и узнал его мнение, когда мы с Финном посетили его чуть позже тем же вечером.
Стрела угодила Бранду в лицо, вошла левее носа, прямо под глаз. Охотничья стрела, и ему повезло, что она ушла левее и выше, а наконечник оказался не зазубрен. Обычно охотник вырезает из туши убитого животного недешевый наконечник и использует его снова, но сейчас наконечник на шесть дюймов вошел в щеку и застрял где-то в черепе Бранда.
Офег, так называли ярла Бранда. Хорошее прозвище, оно означало «человек, над которым не властна судьба», хотя нам с Финном было трудно с этим согласиться, глядя на его лицо, когда он повернулся. Его законная жена, мать Колля, погибла, его собственная жизнь, чью нить еще продолжали плести норны, похоже, висела на волоске.
В свете толстой оплывшей свечи его тонкие белые волосы цвета кости прилипли к мокрому от пота и пожелтевшему лицу, но глаза Бранда еще горели, а его рукопожатие было крепким. Из щеки ярла как будто выросло дерево, кожа на лице казалась тонкой, высохшей и шелковой, а на ней начертаны какие-то незнакомые мне знаки.
Эти магические знаки должны были расширить рану, где застрял наконечник стрелы, и, как сказал лекарь — хазарский еврей, он собирался ввести в рану узкие клещи, чтобы вытащить наконечник. Но пока это не сделано, на щеке ярла зияла открытая рана, словно большой влажный красный рот без губ, и это причиняло Бранду нестерпимую боль, которая отражалась на его чисто выбритом лице, хотя обычно он не брился.
— Плохо дело, — сумел произнести Бранд сквозь стиснутые от боли зубы, древко стрелы покачивалась во время его речи. Хазарский лекарь возился с очистительными вытяжками, он делал их из льна с ячменем, меда и еще чего-то, выглядели они как сосновая смола или деготь, которые мы используем для промазки свежей корабельной обшивки. В комнате воняло.