Оскар Уайльд
Шрифт:
Как бы то ни было, дискуссия, завязавшаяся в прессе в начале девяностых в связи с выходом «скандального романа», теряет теперь свою академическую отстраненность. Перенесенная из редакций газет и журналов в зал Центрального уголовного суда, приобретает актуальность, жизненность. Между литературой и жизнью, как выясняется, дистанция куда более короткая, чем всегда считал Оскар Уайльд. Теперь он, увы, убеждается в этом на собственном опыте.
Карсон:Насколько я понимаю, вы придерживаетесь мнения, что такого понятия, как аморальная книга, не существует?
Уайльд:Да.
Карсон:Я
Уайльд:Не ошибетесь.
Карсон:Иными словами, в своих сочинениях вы делаете вид, будто такие категории, как нравственность или безнравственность, вас не заботят?
Уайльд:Что значит «делаю вид»?
Карсон:Это ведь ваше любимое словцо.
Уайльд:В самом деле? Никакого «вида» я не делаю. Когда я пишу пьесу или книгу, меня заботит исключительно литературная сторона дела. Я думаю о литературе, то есть об искусстве. Свою задачу я вижу не в том, чтобы творить добро или зло, а в том, чтобы создать нечто, имеющее непосредственное отношение к красоте или остроумию.
Карсон:После высказанных вам критических замечаний вы внесли изменения в «Дориана Грея»?
Уайльд:Нет. Кое-что добавил. Переписал один абзац после того, как мистер Уолтер Пейтер, единственный критик нашего времени, чьим мнением я дорожу, указал мне, что этот пассаж может быть превратно истолкован.
Карсон:В вашем предисловии к «Дориану Грею» говорится: «Не бывает книг нравственных или безнравственных. Бывают книги хорошо или плохо написанные. Только и всего». Это ваша собственная точка зрения?
Уайльд:Да, моя точка зрения на искусство.
Карсон:Из чего я делаю вывод, что, какой бы безнравственной книга ни была, если она хорошо написана, то она, по вашему мнению, хороша, верно?
Уайльд:Да. Если она хорошо написана, то есть взывает к чувству прекрасного, высшему чувству, на какое только способен человек. Если же книга написана плохо, то вызовет противоположное чувство — отвращения.
Карсон:Получается, что хорошо написанная книга, в которой содержатся извращенные взгляды на мораль, может считаться хорошей книгой?
Уайльд:В произведении искусства не бывает никаких взглядов. Взгляды принадлежат людям, которые не являются творцами.
Карсон:Аморальная книга тем самым может считаться хорошей?
Уайльд:Не могу взять в толк, что вы имеете в виду под «аморальной книгой»?
Карсон:В качестве примера могу привести «Портрет Дориана Грея» — этот роман может быть истолкован именно таким образом.
Уайльд:Таким образом его могут истолковать только тупицы и невежи.
Карсон:Если «Дориана Грея» прочтет невежественный человек, он вправе счесть этот роман аморальным?
Уайльд:Взгляды невежд на искусство непостижимы. Меня заботят лишь мои собственные взгляды на искусство. Что о них думают другие, мне совершенно безразлично.
Карсон:Под ваше определение обывателей и невежд подпадают большинство людей?
Уайльд:Мне случалось иметь дело с удивительными исключениями.
Карсон:Вы находите, что большинство людей придерживаются обывательских взглядов?
Уайльд:Боюсь, им недостает культуры.
Карсон:Настолько, что они не в состоянии отличить хорошую книгу от плохой?
Уайльд:Именно так.
Карсон:Чувство художника к Дориану Грею не наводит неискушенного читателя на мысль о том, что чувство это особого рода?
Уайльд: Японятия не имею, какие мысли возникают у неискушенных читателей.
Карсон:Вы не препятствовали тому, чтобы неискушенный читатель покупал вашу книгу?
Уайльд:С какой стати?
Клерк зачитывает длинный отрывок из журнального варианта «Портрета Дориана Грея», где описывается встреча Дориана и художника Бэзила Холлуорда.
Карсон:Скажите, мистер Уайльд, вы считаете чувство одного мужчины к другому, совсем еще молодому, чувство, которое вы описываете в вашей книге, пристойным или непристойным?
Уайльд:Я считаю, что мне удалось безупречное описание того чувства, какое художник питает к красивому существу, без которого он не может ни жить, ни творить.
Карсон:Вы считаете, что подобное чувство вправе испытывать один молодой человек к другому?
Уайльд:Да. В том случае, если он художник.
Карсон:А вы как художник никогда не испытывали подобное чувство?
Уайльд:Я никогда не допускал, чтобы в моем искусстве преобладали чувства.
Карсон:Стало быть, вам незнакомо чувство, которое вы описываете?
Уайльд:Нет, это чувство принадлежит произведению искусства.
Карсон:А если исходить из вашего собственного опыта, вам такое чувство представляется естественным?
Уайльд:Не вижу ровным счетом ничего противоестественного в том, что художник восхищается своей моделью. Такое случается в жизни почти каждого художника.
Карсон:Хорошо, давайте обратимся к тексту: «Я готов признать, что безумно вас обожаю». Что вы на это скажете? Вы сами когда-нибудь «безумно обожали» молодого человека?