Осколки чести
Шрифт:
Снова возникло лицо Венна. Он был бледен, уголки рта прорезали напряженные складки.
— Сэр, я думаю, вам следует пройти в тактическую рубку.
— Не могу, Венн, ведь я под арестом. Где коммодор Хелски или коммодор Куэр?
— Хелски вылетел на передовую вместе с принцем и адмиралом Форхаласом, сэр. А коммодор Куэр здесь. Теперь вы — старший офицер на флагмане.
— Принц довольно недвусмысленно запретил мне покидать каюту.
— Принц… Похоже, он погиб, сэр.
Форкосиган закрыл глаза и безрадостно вздохнул. Потом снова открыл их и подался вперед. — Это подтвержденный факт? Вы получили какие-нибудь новые приказы от адмирала Форхаласа?
— Это… адмирал Форхалас
Лицо Форкосигана было застывшим и несчастным.
— Тогда немедленно передавайте приказ к исполнению «синего плана». Все корабли немедленно прекращают огонь. Всю энергию направить на усиление защитных экранов. Двигайтесь к Эскобару с максимальным ускорением. Нам необходимо сократить задержку передачи сигнала.
— «Синий план», сэр? Это же полное отступление!
— Я знаю, командор. Я составлял его.
— Но полное отступление…
— Командор Венн, эскобарцы располагают новой системой вооружения. Она называется плазменное зеркало. Это новейшая бетанская разработка. Силовое поле возвращает плазменный огонь в точку выстрела. Наши корабли ведут стрельбу на самопоражение.
— Боже! Что же нам делать?
— Ничего, если только вы не собираетесь взять на абордаж их корабли и передушить этих гадов по одиночке. Соблазнительная идея, но крайне непрактичная. Передавайте приказ! И вызовите в тактическую рубку главного инженера и старшего пилота. И прикажите начальнику охраны убрать своих людей от моей каюты. Не хочу, чтобы меня парализовали на выходе.
— Есть, сэр! — Венн отключился.
— В первую очередь увести десантные корабли, — пробормотал Форкосиган, поднимаясь из вращающегося кресла. Он повернулся к Корделии и Иллиану, которые уставились на него в полнейшем изумлении.
— Как вы узнали… — начал Иллиан.
— …о плазменных зеркалах? — закончила Корделия.
Форкосиган остался совершенно бесстрастен. — Ты сама рассказала мне об этом, Корделия. Во сне, пока Иллиан отсутствовал. Разумеется, под действием одного из зелий нашего хирурга. Побочных эффектов оно не имеет.
Потрясенная Корделия вскочила.
— Ах ты… несчастный… Пытка — и то честнее!
— Ох, ловко, сэр! — поздравил его Иллиан. — Уж я-то знал, что вы не потеряли хватку!
Форкосиган кинул на него неприязненный взгляд.
— Не важно. Информация была подтверждена слишком поздно, чтобы быть нам полезной.
В этот момент в дверь постучали.
— Идем, Иллиан. Пора забирать моих солдат домой.
ГЛАВА 10
Не прошло и часа, как Иллиан пришел за Ботари. А потом Корделия на целых двенадцать часов осталась в одиночестве. Она размышляла о том, надлежит ли ей во исполнение своего воинского долга сбежать из каюты и учинить небольшую диверсию. Но если Форкосиган действительно командует полным отступлением, то вмешательство может оказаться некстати. Она лежала на койке, предаваясь черной меланхолии. Он предал ее; он был ничем не лучше других. «Мой идеальный воин, мой дорогой лицемер…» Похоже, что Форратьер все-таки знал его гораздо лучше, чем она… Нет. Это несправедливо. Добывая эту информацию, он просто выполнял свой долг; и она сделала то же самое, скрывая эти сведения до последнего — так и следовало поступать офицерам двух враждующих сторон. Пусть даже один из этих офицеров — не совсем настоящий: всего каких-то пять часов действительной службы. И
Что бы он там ни использовал… Стоп. А что, в самом деле, он мог использовать? Где и когда он раздобыл этот препарат? Иллиан его не приносил, это точно. Он был изумлен не меньше Корделии, когда Форкосиган обмолвился о плазменных зеркалах. Остается лишь предположить, что либо он заранее припрятал у себя в каюте «сыворотку правды», либо…
— Боже милостивый, — прошептала она: то была не божба — молитва. — На что же я здесь наткнулась?
Она принялась мерить шагами комнату; кусочки мозаики неудержимо становились на свои места. Никаких сомнений! Форкосиган никогда не допрашивал ее; он знал о плазменных зеркалах заранее.
Более того, похоже, что он был единственным человеком в барраярском командовании, кто знал об этом. Форхалас не знал. Принц определенно не знал. И Иллиан тоже.
— Сложить все тухлые яйца в одну корзину, — пробормотала она. — И… уронить корзину? О, это не мог быть его собственный план! Конечно же, нет…
Внезапно перед ее мысленным взором предстала полная картина во всей ее чудовищности: самое расточительное политическое убийство в барраярской истории, и вдобавок самое хитроумное — трупы спрятаны в горе других трупов, навеки перемешавшись.
Но получил же он откуда-то эту информацию. Видимо, в промежутке между ее бегством с «Генерала Форкрафта», когда у него было всего-то и проблем, что забитая мятежниками рулевая рубка, и теперешним моментом, когда он пытается спасти армаду своих обезоруженных кораблей от побоища, ими же самими и развязанного. В какой-то тихой, обитой зеленым шелком комнате, где великий хореограф поставил танец смерти, и где честь человека была перемолота в жерновах его долга.
Форратьер с его больным тщеславием вдруг усох, съежился до безобидной мышки, до ничтожной блохи, до булавочного укола в сравнении с этим чудовищным видением.
«Боже, а я-то все гадала, отчего Эйрел такой издерганный. Он ведь, наверное, чуть умом не тронулся. А как же император? Ведь принц — его сын! Разве такое возможно? Или я просто спятила, как Ботари?»
Она заставила себя сесть, потом легла, но заговоры и контрзаговоры продолжали крутиться в ее воспаленном мозгу; словно воочию она представила себе бесконечную вереницу предательств, внезапно сошедшихся в единой точке пространства и времени ради достижения своей ужасной цели. Кровь гулко колотилась в висках.
«Может, это все неправда, — наконец утешила она себя. — Я спрошу его, и он так мне и скажет. Он просто допросил меня во сне. Мы победили их, и я — героиня, спасшая Эскобар. А он просто солдат, выполнявший свою работу. — Она перевернулась на бок, и уставилась в темноту. — А у свинок есть крылья, и на одной из них я полечу домой».
Наконец Иллиан прервал ее тягостные раздумья, отведя ее на гауптвахту.
Она заметила, что атмосфера здесь как-то изменилась. Охранники смотрели на нее уже совсем иначе — вернее, они старались вообще на нее не смотреть. Обращение с пленными по-прежнему оставалось довольно суровым, но грубость исчезла. Она узнала одного из тех охранников, которые сопровождали ее в каюту Форратьера — того, который жалел ее; теперь он, похоже, был здесь главным — его воротник украсили поспешно и криво закрепленные красные лейтенантские нашивки. Покидая каюту, она снова облачилась в одежду Форратьера. На этот раз ей позволили переодеться в оранжевую пижаму без присмотра охранников. Затем ее отвели в камеру — постоянную камеру, не отсек предварительного заключения.