Осколки разбитых иллюзий

Турана М.

Я включаюсь в игру, притворяясь, что жажду пряник в его руках. Смотрю жалобным и голодным взглядом. Адэм тихо посмеивается, наблюдая за нашими гляделками. Очередь мальчика и его бабули доходят, и они, сев в кабинку, медленно едут вверх. Он прилипает к стеклу кабинки, показывает мне язык, корча разные рожицы.

— Вот зараза мелкая, — бурчу с негодованием.

Не остаюсь в долгу. Отрываю сахарную вату и с наслаждением отправляю её в рот, дразня его.

— Ты сама, такая же зараза мелкая, — говорит Адэм,

внимательно рассматривая меня.

— Он первый начал, — оправдываюсь в ответ.

Незаметно для себя, моё настроение поднимается. Чувствую себя маленькой девочкой, которой для счастья нужен лишь аттракцион и огромная сахарная вата.

— Тебе определённо ещё рано становится мамой, — смеётся Адэм, обнимает меня за плечи. — Будешь сражаться за печенье с детьми.

— Давай без сарказма, — бросаю на него взгляд с прищуром. — И почему «детьми»? Я планирую одного!

— А я трёх, — продолжает смеяться он. — Как будем решать вопрос?

— Можем договориться о двоих. И не на одного больше, — отвечаю деловито.

— По рукам, — улыбается довольно.

Мы ещё немного топчемся в очереди. Когда она доходит, протягиваем билет контролёру и садимся в освободившуюся кабину. Гигантский механизм начинает медленно поднимать нас вверх. Я восхищённо смотрю на оживлённый мегаполис.

«В каком красивом городе мы всё же живем.» — зарождается мысль.

— Почему ты боишься встречаться со своей мамой? — в лоб, без всяких предисловий, спрашивает Адэм.

Я перевожу на него свой взгляд. Он сидит напротив меня, занимает собою всё пространство кабины. Демоническая чернота глаз озаряется обжигающими вспышками.

— С чего ты взял, что я боюсь? — задаю встречный вопрос.

Получается тихо и неуверенно.

Адэм откидывается назад на сидении упирает в меня проникновенный взгляд, будто лезет глубоко под кожу, в самые недра души.

— Боишься, что она тебе понравится, — сам же отвечает на свой вопрос.

Он произносит вслух то, в чем я боялась признаться сама себе. Поражает меня тем, как хорошо он успел узнать меня. Как тонко считывает моё настроение, страхи.

— Она может понравится мне, как человек. Как любой другой человек, — уточняю. — Не как женщина, которая меня родила, — ёжась, отвечаю ему.

Сердце от чего-то болезненно сжимается. Меня это злит, не должно оно так реагировать. Огни города вновь плывут перед глазами цветными точками.

— Важно, чтобы твой родитель нравился и импонировал тебе прежде всего, как человек, — философски заключает Адэм, отрывает от меня взгляд, уводит его за мою спину.

— Она не мой родитель! — сердито отвечаю ему. — И никогда таковой я её считать не стану!

Чтобы чем-то себя занять и успокоиться, вновь начинаю отрывать и есть остатки сахарной ваты. Только теперь она отдаётся во рту горечью.

Возникает ощущение, что я теряю контроль

над собственными чувствами. Меня страшит, что после прочтения писем изменилось моё отношение к Леониду. Мужчина жутко не понравился мне при встрече на совещании. Он показался мне бесчестным, холодным и хищным бизнесменом, убившим моего отца. Сейчас же я видела в нём любящего и заботливого брата.

— Ты пока с ней не знакома, — мягко произносит Адэм.

Он тянет меня за запястье, сажает подле себя, обнимает мои плечи, целует в висок.

— Я усвоил один урок: «никогда не говори никогда», — цитирует фразу. — Время всё расставит по своим местам.

Я улыбаюсь, понимая, что он имеет ввиду. Адэм утверждал, что не женится на мне. Но в итоге — мы женаты. Нам пришлось проделать путь сквозь взаимные обиды, недопонимания и недомолвки. Наверное, в этом всём и заключалась наша с ним история. Наша проверка на любовь.

Так же я улавливаю суть, которую он пытается завуалировано мне преподнести. Имеет ввиду, что мне не стоит что-то утверждать, пока я лично не познакомилась с женщиной.

— Что она пишет в письмах твоему отцу? — спрашивает. — Как вообще получилось, что она отдала тебя ему?

Я молчу. Строки из писем вновь всплывают в сознании. В письмах было так много всего. Много любви, много страданий, много тоски.

— Если не хочешь, не будем говорить об этом, — произносит он, так как моё молчание затягивается.

— Если коротко: Анна забеременела от папы и хотела избавится от ребенка, так как он был женат, а у неё на руках был племянник, который сильно болел. Когда она озвучила своё решение папе, он предложил ей деньги, чтобы она родила и отдала ребенка, — мой голос с каждым произнесённым словом, становится всё взвинченее.

Глаза наполняются влагой. Я сжимаю их, запрещая себе плакать. Но пару капель всё же вырываются и падают на сахарную вату растворяя её.

— Как чудовищно, правда? Я ребёнок, которого продали и купили, — произношу, шмыгая носом сквозь вымученную улыбку. — И теперь я должна встретиться со своим продавцом.

— Не говори глупости, — его голос звучит раздражённо.

— Это же так. Без лирики и по существу, — стараюсь засмеяться, чтобы не признавать боли, ползущей по венам в область сердца.

— Камилла, если ты не хочешь, мы не поедем к ним, — говорит он, взяв мой подбородок и разворачивая лицом к себе.

Пару минут я обдумываю его предложение, утопая в его глазах. Карусель начинает снижаться.

— Нет, давай поедем, иначе это превратиться в незакрытый гештальт.

— В таком случае, нужно возвращаться к машине, — произносит он, подавая руку при выходе из кабинки.

Кивнув, я шагаю за ним. Мы доходим до машины быстрее, чем я ожидала.

Оказывается, не такой и большой путь мы проделали, пока гуляли.