Осколки разбитых иллюзий
Шрифт:
— Пропусти, — произношу, оставив без внимания его слова.
Парень отодвигается в сторону, пропускает меня вперёд, открыв двери.
— Спасибо, — выжимаю из себя.
Правила этикета никто не отменял. Оказавшись в кофейне, удивляюсь, что он пустой.
Хотя в это время тут не протолкнутся. Самый лучший кофе на вынос в ближайшей округе именно у них. Бариста, заметив меня, приветствует кивком головы. Он смотрит куда-то в сторону и за считанные секунды ко мне торопливо подходит официантка.
—
— Благодарю, — улыбаюсь ей.
Направляюсь к женщине, продолжая удивляться абсолютно пустым столикам без посетителей. Получается, они забронировали кофейню для личного разговора?
Пока иду, замечаю на себе ласкающий взгляд Анны. Он жадно блуждает по мне. Но как только присаживаюсь напротив неё, её лицо принимает непроницаемый вид.
— Здравствуйте, — первой приветствую её.
Стараюсь, чтобы голос не звенел. Оказывается, встречаться с ней наедине — мучительно.
— Здравствуй, — говорит она, смотрит на меня молча пару секунд. — Не хотела, тревожить тебя, но нужно закрыть вопрос с акциями.
Мне нравится уверенность и решительность в её глазах. В них нет мольбы или желания вызвать жалости. Держится достойно. Даже инвалидная коляска кажется троном, на котором она восседает.
Я киваю, увожу взгляд за стекло. Обдумываю, что ей сказать, какие слова произнести. Мысли все вдруг испарились, улетучились куда-то.
Она ставит на стол папку с документами, протягивает их через стол ко мне.
— Тут акции. Они записаны на тебя.
Я беру папку с файлами, прохожусь взглядом по документам. Всё, как она и говорит. Сорок процентов акций, что у них были, теперь на моё имя. Поднимаю на неё свой взгляд.
— Я просила продать их. Здесь нет суммы и условий сделки, — говорю ей. — Ваш брат, приобрёл их нечестным путем, по неоправданно завышенной цене. Мы возместим вам их рыночную стоимость на данный момент.
— Как ты понимаешь, я об этом не знала, иначе бы не позволила ему это сделать.
Теперь уже она уводит глаза, смотрит на улицу, избегая моего взгляда.
— Прими их, пожалуйста, как компенсацию, что мы побеспокоили тебя, — говорит тихим голосом.
Продолжает смотреть на улицу. Я вижу, что в уголках её глаз слёзы, но она их упорно сдерживает. Чувствую, словно меня укололи иголкой в сердце. Хочется взбунтоваться, настоять, чтоб была оформлена сделка. Но женщина сейчас не в том состоянии.
— Вы меня не побеспокоили, Анна, — вырывается из моих уст.
Я чувствую, как размякла, как не хочу её обижать и ломать словами. Чувство вины, что таилось во мне с нашей встречи, разливается по всему телу.
— Когда? Как ты обо всём узнала? Лёня как-то дал понять? — медленно
— Нет, я узнала о том, что моя мама мне не родная, где-то два года назад.
Задумываюсь, вспоминая Ирэн. Её голос и слова ножом режут сердце.
— Она случайно проговорилась, — продолжаю честно, не лукавя. — А о вас узнала из писем, что нашла у отца.
— Значит он хранил, — губы дёргаются в печальной улыбке, она переводит на меня взгляд, смотрит с сожалением. — Я не хотела, чтобы ты узнала об этой уродливой правде.
— Да, хранил. Но не вскрывал, — сообщаю ей.
Я вижу, как ей трудно слышать это. Что-то внутри меня словно ломается, трещит. Сглатываю ком в горле. Почему эта женщина так действует на меня? Я ведь вовсе не сентиментальна. Редко, кого жалею, но её хочется обнять и попросить, чтобы она отпустила все боль, что копит в себе годами. Письма, что она писала, пропитаны именно отчаянной болью...
— Анна, — произношу её имя и замолкаю.
Женщина смотрит на меня, замерев, я и сама не знаю, что собиралась сказать ей.
— Вы знаете, что ваше имя созвучно с турецким «Анне»? Оно означает… — вдруг приходит в голову.
— Да-да, знаю, — она начинает смеяться.
Потом смех сопровождается слезами, что она сдерживала всё это время. Женщина не может успокоится — она вытирает слезы, сквозь смех, но они продолжают скатываться вновь.
— «Анне» означает «мама». Впервые мне об этом сказал Мураз, — говорит она.
Мы обе замолкаем. Я протягиваю ей салфетки, что стоят на столе. Женщина берёт их, утирает лицо.
— Анна, мой отец признавался вам в любви? Что было между вами? — спрашиваю тихо.
Не знаю зачем мне это, но так хочется узнать, как отец относился к ней. Говорил ли он слова любви.
— Он никогда не говорил мне о любви, но я всегда утешала себя тем, что он хотел, чтобы ты родилась, — произносит она, пряча взгляд в пустой стол, — Разве хотел бы он ребенка от женщины, к которой ничего не испытывал?
Она тяжело вздыхает, плечи поникают. Жалею, что задала ей такой вопрос. Наверное, уже не узнать правду о чувствах папы к Анне. Можно лишь предполагать и догадываться.
— Камилла, — её голос вырывает меня из размышлений, — Надеюсь, ты когда-нибудь сможешь меня простить.
В её глазах искрится слабая надежда, я вижу, как она замерев, ожидает моего ответа.
— Мне не за что вас прощать, Анна, — понимаю, что мне нравится обращаться к ней по имени.
Звучит красиво.
— Я не держу на вас зла или обиды, — признаюсь мягко. — Знаете, единственное что я вам должна сказать, так это слова благодарности. Вы подарили мне жизнь. Спасибо вам за это.