Осколки (Трилогия)
Шрифт:
Он ушел, не дожидаясь ответа, а я долго еще сидел, спрятав лицо в сложенных на коленях руках.
Никогда не требуйте ответа, если имеете хоть малейшее представление о том, каким он может быть. И уж тем более, не требуйте отвечать, если результат вашей настойчивости совершенно непредсказуем! Потому что будет больно. Очень. Мало того, что почувствуете себя дураком, так еще чужие чувства разбередите, а это уже можно счесть издевательством. С вашей стороны.
Постоялый двор был похож на все дворы мира, но не внешним видом, а духом,
— Мы зайдем внутрь?
— Мы будем ждать здесь?
Найо. Не отходят от меня ни на шаг. Хорошо, хоть согласились принять облик, более подходящий для путешествия, чем бесконечная смена масок, правда, с их стороны уступка заключалась лишь в зимней одежде, а вот мне нужно держать Обращения под контролем. Я и держу. Когда рядом есть кто-то, кроме нас троих.
— Зайдем, конечно! Не знаю, как вам, а мне на морозе холодно.
Низкая дверь распахнулась без скрипа в петлях, но кряхтя сочленениями досок, и в лицо дохнуло теплом. Эх, хорошо натоплено! Дневного света маловато, но хозяева не поскупились на свечи: можно разглядеть все, что душе угодно. Два массивных стола, за которыми расселись семеро человек. Наверняка, местные селяне, а не купцы: характерные открытые широкие лица и светлые глаза северян. А сюда зашли погреться, кружку-другую пропустить, да новостями и сплетнями разжиться… Тем лучше: меньше шансов завести ненужные знакомства. Потому что стоит где-нибудь случайно сойтись с представителем торгового племени, он будет преследовать вас всю вашу жизнь. И искренне радоваться встрече, ставя, как правило, своего знакомца в неловкое положение.
— Мир этому дому! — Громко и чуточку торжественно провозглашаю я, пока найо, фыркая и хмыкая, принюхиваются к окружению.
Знаю, им не по нраву тяжелый воздух, пропитанный дымом и ароматами потеющих тел, но ничего не поделаешь: место назначено, и я на него прибыл.
— И вам мир, добрые путники! — Отвечает на приветствие дюжий мужчина.
Если мой знакомый рыжий великан крупен, но во всех направлениях пропорционально, то хозяин постоялого двора всю свою жизнь раздавался исключительно вширь. Наверное, чтобы не надо было пригибаться под низкими притолоками. И даже не определишь, сколько ему лет: волосы белесые от рождения, лицо изборождено морщинами, но морщинами, если можно так выразиться, трудовыми, а не возрастными. Голос звучный, гулкий. Или кажется таким из-за эха, отброшенного назад потолком? Рубаха и штаны из шерстяного полотна, отороченные мехом сапоги да меховая безрукавка: для помещения вполне достаточно, но сдается мне, что точно так он же ходит и по двору. И совсем не мерзнет.
— Найдется свободный уголок?
— Отчего ж не найтись… Есть комната. Втроем-то уместитесь?
— Потеснимся, в обиде не будем.
Коридор, узкий не вследствие размеров, задуманных неизвестным мне зодчим, а заставленный кадушками, сундуками и прочими предметами, необходимыми для хранения потребных хозяйству вещей, привел нас к очередной низкой двери, за которой оказалась очень даже милая комната. Правда, не особенно большая и светлая, но вкусно пахнущая хорошо высушенным сеном. Э-э-э-э-э… А кровать-то одна. Положим, двое на ней уместятся, а где спать третьему? Я, конечно, не собирался задерживаться на ночлег, но день опасно приближается к вечеру, и если линна заставит себя ждать, придется отправляться домой только поутру, потому что брести в темноте по сугробам до смыкания Пластов будет не самым приятным времяпрепровождением… Ладно, придумаем что-нибудь.
Пока я снимал верхнюю одежду, найо успели не только сделать то же самое, но и совершили несколько игривых кругов по комнате.
— Вот что. Я пойду, погреюсь и что-нибудь кину в рот, а вы… Можете заняться, чем хотите. Только без шалостей! Не хватало мне еще перед здешними хозяевами краснеть.
— Мы будем осторожными.
— Мы будем послушными.
Да уж. Не верю ни единому слову, и особенно не верю блестящим вишням нахальных глаз. А закрывая за собой дверь, понимаю всю справедливость опасений, потому что слышу:
— Мяв-мяв, мой котик!
— Ур-р-р-р-р-р!
И горестный скрип кровати, принявшей на себя тяжесть двух тел.
В зале наблюдались все те же лица. При моем появлении неспешный разговор слегка замер, но стоило мне сесть на свободное место и попросить хозяина принести кружку эля, жизнь снова пошла своим чередом. А я даже удостоился чести быть приглашенным к общению.
Один из селян, щеголявший шапкой из сильно полысевшей перед смертью лисы, кашлянул (ему, наверняка, думалось, что вежливо, а вот мне сразу захотелось отсесть подальше, но я мужественно поборол это желание) и поинтересовался:
— Откуда путь держите?
— С Запада, почтенный.
— Далековато, — протянул мужик. — И давно выехали?
Я прикинул расстояние и время, чтобы не попасть впросак:
— Из Виллерима — месяца два.
— Это ж значит, прямо с Праздника?
— С него самого.
— А правда, в тамошней столице в Середину Зимы бочки с вином на площадях ставят? — Продолжал любопытничать селянин. Остальные его товарищи спрашивать о чем-то пока остерегались, но слушали внимательно.
— Правда.
— И всем без платы наливают?
— Без платы, — кивнул я. — Только то вино тяжелое да мутное, и после него непременно надо опохмелиться, а трактирщики такую цену заламывают, что дешевле трезвенником быть.
— Это точно, — захмыкали и закивали все. Разговор наладился.
— А как на Западе, мирно живут? — Теперь инициативу перехватил тот из селян, у которого нос был мясистее и краснее, чем у других.
— Мирно.
— Войск не собирают?
— А с чего? Вроде с соседями ссор не было. Или с вашей стороны виднее?
— Да нет, мы люди терпеливые, первыми в драку не полезем, — важно заявил мой собеседник.
— Что достойно уважения!
Мы чокнулись кружками, и совсем, можно сказать, породнились.
Выспросив еще несколько подробностей столичной жизни, порядком уже подвыпившие посетители постоялого двора вернулись к обсуждению местных тем. И одна из них, признаться, показалась мне немного странной. Сухонький старичок пожаловался на осквернение могил:
— Два погоста подчистую раскопали, за третий принялись, да видно их что-то вспугнуло, и бросили.