Осколки
Шрифт:
— А говорила, я тебе даже трезвый не нужен.
— Это да. Но мы оба под мухой. А значит… — её голос немного дрожал, она страшно волновалась.
— Что?
— Протрезвев, мы сможем списать всё на алкоголь.
— Ты хорошо подумала? – спросил Илья, медленно выбираясь из-за столика.
Агата кивнула:
— Сделай так, чтобы я обо всём забыла.
.
.
.
.
. ГЛАВА 9
Парадоксально, но Илья едва не отказался. Казалось бы — ну ты чего? Она же сама идёт в руки, разве ты не этого хотел? Да, всё верно. За исключением того, что, во-первых, Стужин был трезв как стеклышко, а во-вторых, он категорически не желал ничего списывать ни на алкоголь, ни вообще на что-либо, кроме осознанного желания двух взрослых людей быть вместе. Пусть даже очень недолго быть. Хотя и с этим «недолго» у него возникла проблема. Почему-то
Он хотел отказаться, да. Спросил даже:
— Ты хорошо подумала?
А она вместо того, чтобы бросить в ответ короткое «да» или «нет», попросила:
— Сделай так, чтобы я обо всём забыла.
И всё было решено в тот же миг. Видит бог, он сам этого хотел больше всего на свете. А если бы и не хотел — не смог бы отказать, глядя в её умоляющие глаза. Такие красивые…
— Пойдём, — перехватил её ладошку.
— Постой. А виски?
Её голос сел и осип. Будто она долго-долго кричала в бессилии.
— Я больше не хочу.
Он в эту секунду вообще ничего не хотел. Только её под собой. И никак иначе. Чтобы медленно, глядя непременно в глаза, считывая все эмоции и реакции, неспешно ей наслаждаться, утверждая жизнь. И не было ничего нового в этом желании. Это был древний неистребимый инстинкт, заложенный в людях самой природой. В историю уходили годы, тысячи, сотни тысяч лет… Одна эпоха сменялась другой, люди перемещались по земле, образовывались новые расы, цивилизации и культуры. Но всегда, в любые времена, неизменно мужчина стремился к женщине. А женщина — к мужчине. Один человек к другому…
В холле, как на грех, столкнулись с северянами. Кого новости не брали — так это этих ребят.
— О! Вот вы где! А я хотел позвать вас с нами! — обрадовался Василий.
— Извини, дружище, в другой раз.
— Эй, ну, ты чё, братан? Давай, завтра ж улетаем! Шашлык-машлык… Или ты брезгуешь? Мы чё, рожей не вышли? А? Что молчишь?
— Вась, да кончай! Чё ты до людей докопался? — возмутился его приятель.
— Я же сказал — мы заняты. Что из этого непонятно? — сощурился Стужин. Бурлящее в крови желание делало его агрессивным, как и любого хищника в период гона.
— А ты чего так со мной базаришь? — возмутился Василий, отчего-то весь на взводе. Понимая, что от разговора с ним толку не будет, Илья обратился к его более адекватному другу.
— Толь, угомони его, а?
— Эй, я вообще-то здесь!
Боров попытался схватить Илью, но тот извернулся, одной рукой легонько оттолкнув от себя Агату, а другой, уже не церемонясь, припечатав мужика к стене. Предплечьем зафиксировал его горло:
— Ещё что-нибудь хочешь сказать? — кровь прилила к голове урода, делая его и без того пунцовую морду свекольно-красной. Илья сильно рисковал: похоже было, что мотор у мужика едва справляется с нагрузкой — того и гляди отбросит коньки, но один чёрт сдавил сильнее: — Ну?!
Боров дёрнул башкой, мол, нет, сказать нечего. Илья его отпустил. Брезгливо вытер руки о брюки и пошёл дальше.
— Испугалась?
— Нет. Он бы с тобой не справился. Это сразу было понятно.
Вообще-то он спрашивал о ситуации в общем, а не о себе. И то, что она восприняла этот вопрос по-своему, Илье польстило.
— Ладно. Давай ко мне.
Он думал, она начнёт спорить, но Агата проявила удивительную покладистость. В тишине они поднялись на нужный этаж, в тишине он открыл дверь. Эту тишину нарушал гул крови в ушах и всё учащающееся дыхание обоих. Илья взял Агату за руку и завёл в свой номер. Если бы кто-то ему сказал, что ему предстоит встреча с такой девушкой, он бы не поленился — выбрал бы самый лучший отель в городе, заказал бы ужин, ведерко с шампанским. А вместо этого… М-да, даже не убрался толком. Кровать разворошена, каждый день здесь никто не убирался и полотенец не менял. Стужину вспомнилось, как он приводил девчонок в студенческую общагу. Он тогда тоже метался по комнате в попытке прибрать за пару секунд бардак, который они с парнями разводили неделями. Усмехнулся. Зачем-то потянулся к покрывалу, как будто оно могло как-то исправить ситуацию.
— Прости. Здесь ужасно. Я никого не ждал, знаешь ли.
Агата улыбнулась. Немного печально, но всё же…
— Наверное, я должна быть польщена, — сказала она и довольно неожиданно стащила платье через голову, тем самым напрочь выбивая из него дух.
— П-почему? — Илья сглотнул, пожирая её прекрасное тело взглядом.
— Потому что ты взаправду не думал, что я — лёгкая добыча.
— Да. Я не думал о тебе плохо. Никогда.
Сказал и понял, что это ведь чистая правда. В Агате чувствовалось такое… достоинство, что ли? Что до него сразу дошло — она особенная.
— Даже сейчас? — храбрясь из последних сил (не спрашивайте, как он это понял), Агата игриво стащила бретельку лифчика с одного плечика, очевидно, его провоцируя, а может, и проверяя.
— Сейчас — тем более, — тихо заметил Илья. Подошёл ближе, коснулся щеки, давая взглядом понять, что это — лишнее, и не надо ни ей, ни ему. Агата судорожно выдохнула.
— Илья…
— Ты такая красивая. Ты хорошая и смешная. Ты просто идеальная…
Он наклонился и поцеловал её в местечко у основания шеи. Освободил от ее пальцев бретельку и вернул на место, чтобы секундой спустя снять её уже самому. И снова вернуть обратно. Илья рассчитывал, что ёрзание резинки, скольжение кружева по соску заведет Агату сильнее — и не ошибся. Они ещё, казалось бы, ничего такого не сделали, а она уже задыхалась. И губы кусала… Те губы, вкус которых он сам ещё не познал. Это нужно было исправлять срочно! Илья потёрся носом о её скулу, пальцы проникли под вторую бретельку, и одновременно с тем, как обе они упали к локтям Агаты, их губы, наконец, встретились. И… как там это всё описывают в романах? Будто молния пронзила его тело? Ага, ша-ро-ва-я. Бабахнула в голову так, что он на несколько долгих секунд ослеп. Отстранился. Облизался голодно. Несколько раз моргнул… Лицо Агаты постепенно проступало из окутавшего его тумана. Синие, абсолютно пьяные, шальные глаза. Бледные щёки, на контрасте с которыми лихорадочный румянец на её скулах и зацелованные губы казались ненормально, карикатурно яркими. Медленно опустил взгляд по шее, где трепыхалась голубоватая венка. Задержался на глубокой ямке между ключиц, в которой поблёскивал небольшой камушек на тонкой цепочке, и двинулся дальше. Лифчик на высокой груди Агаты держался исключительно за счёт натянувших его сосков. Илья поддел его пальцами и опустил под грудь, не сводя зачарованных глаз с нежно-розовых спелых ягод, что манили отведать их вкус.
— Такая красивая… — повторил. С благоговением коснулся вершинок пальцами. Те, как и следовало ожидать, отреагировали, сжались. Агата что-то невнятно пробормотала, захваченная происходящим не меньше его.
Илья подумал, что, кажется, ему неплохо удаётся делать так, чтобы она забыла обо всём на свете. Он и сам уже ни черта не помнил. Находясь в горячке, в бреду… Подтолкнул её к постели. Опустился на колени и с удовольствием, с нескрываемым голодом втянул ягоду в рот. Агата подавилась набранным в лёгкие воздухом, закашлялась. Сгребла ткань на его футболке и потянула вверх.
— Хочу тебя трогать.
— Трогай… — просипел Илья, стаскивая футболку за шиворот, после взял её ладони и заскользил ими по своему телу. Ему тоже хотелось её постоянно касаться, он понимал эту нужду. В самые страшные моменты, в моменты отчаяния, такая близость была спасительной.
— Ты тоже очень красивый.
В зал он начал ходить, что называется, за компанию. Когда Илья переехал в столицу, ему вообще эти все спортзалы в диковинку были. Да и тот образ жизни, что вели ребята из тусовки, в которую он попал. Здесь уже не курили и не выпивали, потому что это было немодно, здесь увлекались духовными практиками, и было не в западло сказать что-то вроде: «Ну, всё, рябят, я погнал на ретрит, а то что-то подсдулся». Здесь никто за это бы не стал называть тебя педиком и не усомнился бы в твоей мужественности. Здесь вообще уходили от идей маскулинности, признавая право каждого, в том числе и мужчин, на эмоции и поощряя осознанность. Здесь давно сменились ценности. Здесь уже даже деньги не были самоцелью, весь упор делался не на то, как заработать, а на поиски новых смыслов. Здесь будущее уже наступило, тогда как там, откуда он приехал, — кстати, не из таких уж далей, — казалось, все навеки погрязли в прошлом. Это Илья понимал тогда и понял сейчас. В промежутке же ему казалось, что раз он так над собой вырос, то и другим это удалось. Но нет. По всему выходит, что всё это время он жил в своём собственном бабле, а за его пределами ситуация не только не улучшилась, но становилась только хуже и хуже. Когда весь цивилизованный мир устремил свои взгляды в будущее, их мир повернулся к прошлому. Наверное, потому, что всё, чем можно бы было гордиться, осталось там. А новых поводов для гордости не было.